– Орган – субстанция, созданная не для боли, а для наслаждений. Если им правильно пользоваться. Член вообще можно сравнить с эпикурейцем. Он напрягается только в минуты, когда хочет получить наслаждение. А колоть, Гвидо, нужно в то место, которое создано для поиска приключений. В жопу, Гвидо, в жопу! И ровно через месяц мы ждем товарища Шнапсте с горящими от радости и счастья глазами и бутылкой армянского коньяка, которую мы вместе и приговорим!
Крепкие рукопожатия, слова благодарности. Марьин кисло улыбнулся.
Через время к утреннему туалету официанта Гвидо Шнапсте добавился новый ритуал. Стоя под струями душа, он предавался эротическим фантазиям. Орган достигал состояния готовности и сливался с приготовленным портняжным метром. В сердце официанте проснулся азарт. Чувство, доселе неведомое и казавшееся опасным. Гвидо стал похож на цветовода, ежедневно проверяющего молодые побеги. Соседи, обитающие этажом ниже, терпеливо наблюдали за колебаниями люстры во время гимнастических прыжков.
Когда счастливый покупатель скрылся за дверью, Андрей взвыл:
– Рома, ты что натворил, бл. дь?! Ты превратил официанта в подопытного кролика-гимнаста! Мало того что он должен колоть себе эту херню, которая выйдет ему непонятно каким боком! Так еще заставил человека поглощать по полтора кочана капусты в неделю и жрать ненавистный ему чеснок. Он же, бл. дь, не кролик, Рома, и не кузнечик. А ты видел его физию после того, как сказал про капли спиртного и половые контакты? Ни пить, ни трахаться и даже не дрочить!!! Он же не монах!
– Ну, про монахов ты слишком хорошо думаешь. А придуманный экспромтом режим ему же на пользу. Наберет форму, станет здоровее. Сейчас он бледен. Он устал от работы, водки, случайных половых контактов. Посидит на режиме, улучшит общий экстерьер. Печень ему только спасибо скажет. У него ведь лицо нездоровое. Желтизной чуток отдает. Может, у него вообще гепатит, а инъекции его излечат.
– Ясно… Ты уже веришь самому себе, Рома. И к сожалению, это вошло у тебя в практику.
К вечеру половина статьи о самоотверженности нерестящихся лососей была готова. Продажу эликсира отмечали в «Луне». Пригласили лучшего друга Малютку Джоки. Эту кличку носил инструктор одного из отделов ЦК ВЛКСМ Йозеф Колодяжный. Себя он называл не иначе как «маленький поляк с большим будущим». Йозеф свободно говорил на трех иностранных языках. Великолепно владел искусством обольщения женщин. В его кровати оказывались дамы, внешность которых не могла не восхищать. Последнее многих удивляло. Даже самих женщин. Йозеф был среднего роста, неуклюж и полноват, в его бородке всегда застревали остатки съестного. Но Малютка Джоки умел притягивать внимание. Он блестяще рассказывал пошлые анекдоты, был начитан, разбирался в музыке. Гордился знакомством с Ясиром Арафатом и Барбарой Брыльской.
Посетители «Луны» относились к классике центровых заведений города: нервные валютчики, мотовитые волки загранплавания, вальяжные проститутки, наглые фарцовщики и высокомерные работники торговли. В перерывах между соревнованиями заходили подраться развеселые боксеры и вечно суровые хоккеисты. Кухне «Луны» и работе ансамбля могли позавидовать даже столичные заведения. Рома заказал «Старинные часы» и «Феличита». Попросил солиста причесать бакенбарды и спеть ближе к оригиналу. Резким кивком головы пригласил на танец блондинистую пышку. Женщина представилась Ларисой из антикварного. Когда «Старинные часы» играли по третьему разу, Хузин шептал ей на ухо скабрезности: «Не-е-ет… Это не грудь и не жопа. Это кружева плоти. Это макраме желания и страсти. А это звучит гимн нашей любви, Лара. Старинные часы – свидетели и судьбы… Свидетели нашей судьбы, Лара». Антикварщицу такое обращение не коробило. Ей нравились грубые и решительные атлеты. Хузин целовал пальцы женщины. Сильно оцарапал язык об один из массивных перстней. Рассказал, что по отцу он татарин, любит горячих наездниц в теле и позицию «ноги на плечи».
Малютка Джоки встретил Михаила Дмитриевича, бывшего директора пионерского лагеря «Дружба». В студенческие годы Йозеф трудился там педагогом отряда, устраивал по ночам в дюнах оргии с кострами и молоденькими пионервожатыми. Мстил системе в лице похотливых активисток. Подопечных называл «двуногие сперматозоиды в галстуках». На Йозефа пожаловалась энергичная комсомолка, страдающая косоглазием. Карьера грозила уйти в глубокую трещину, но Колодяжный придумал гениальный план. В отряде отдыхал пастозный мальчик Юра, страдающий эпилептическими приступами. Его одновременно жалели и побаивались. Сценарий Йозефа был прост. Во время купания ребенку становится плохо. Мальчик начинает тонуть на глазах у сотен пляжников. И тут на помощь приходит оказавшийся неподалеку смелый педагог. Реализовать задумку решили между третьей и четвертой мелью. Воды там чуть выше колена. Юра резко упал, но крикнуть о помощи не успел. От волнения перед первой в жизни ролью у него случился настоящий эпилептический приступ. Йозеф подоспел вовремя. С лицом плакатного сталевара, он поспешил на помощь утопающему юнцу. Мальчика откачали, купили ему эскимо и отправили домой. От греха и от воды подальше. Пожимая Колодяжному руки, абсолютно незнакомые люди говорили, что впервые видят настоящего героя. Йозеф получил медаль «За спасение на водах», грамоту и часы «Победа». И вот сейчас в «Луне» он покаялся директору пионерлагеря, что все было спланировано, и поднял тост за комсомол, мальчика Юру и надежду, что тот еще жив.
Невменяемый Марьин приставал с вопросами к официантам. Интересовался длиной дугообразной принадлежности. Не праздно – для статистики. Двое Рому послали, третий обещал позвать вышибалу. Четвертый оказался более общительным и, подмигнув, с улыбкой пригласил Марьина в туалет. Того это чуток отрезвило.
Утро следующего дня началось в кафе Дома печати. Бармены заведения давно пребывали в уверенности, что слова «журналист» и «алкоголик» являются синонимами. Они восхищались стойкостью ливера бессменно поддающих и удивлялись, как ребята попадают по клавишам печатных машинок трясущимися пальцами.
После соточки Андрей потеплел:
– Хорошо вчера погудели, Ромка. А как новый роман? Как прошла ночь с бобрихой?
– Вспомню – расскажу. И не об этом сейчас думать надо, а о гонадотропине.
– Да… Со Шнапсте можем влипнуть, серьезнее не бывает, Ром. Чует мое сердце – помрет малопенисный. Или помрет, или станет инвалидом.
– При чем тут Шнапсте? Я про настоящих лососей. Статью нужно писать. И с чего это можно влипнуть? Ну придет, допустим, Гвидо с претензией. Скажем, что не соблюдал режим и этим перечеркнул возможность стать половым гигантом. В ментовку он побежит вряд ли. Через несколько часов весь город будет знать, что у Гвидо отросток размером с мелок для рисования, и он хотел его увеличить при помощи гормонального препарата. А кому такой позор нужен? Да и сам Гвидо наверняка валютой приторговывает. Видел, как он озирался по сторонам, когда деньги передавал? В кабинете три человека, а он озирается. Инстинкт. И вряд ли Шнапсте захочет, чтобы его взяли за исколотую жопу.
– Рома, меня поражает твое умение знать все за других.
Материал был дописан после третьего захода в буфет. Присутствовали рыболовецкая героика, описание мученической смерти лосося после нереста и обещания в скором времени накормить всю страну красной рыбой. Но большая часть материала посвящалась именно гонадотропину, за инъекцией которого сознательные самки лосося выстраивались чуть ли не в очередь. К главному отправился Марьин. За выхлопы перегара Андрей не переживал – к обеду кровь самого Виктора Матвеича бурлила от промилле. Не употреблял он только во время визитов различных делегаций, о которых предупреждали заблаговременно. Бегло пробежав глазами текст, Матвеич подвел резюме:
– За статью могу только похвалить. Но скорость ее написания оставляет желать лучшего. Хорошее открытие, для народа нужное. Правильно отметили, что, если внедрение новшества пойдет по плану, скоро лосось перестанет быть дефицитом.
– Может быть, может быть, Виктор Матвеич. Но мне вовсе и не кажется, что лосось является дефицитным продуктом.