Джеффри Дивер
Слеза дьявола
Сокращение романов, вошедших в этот том, выполнено Ридерз Дайджест Ассосиэйшн, Инк. по особой договоренности с издателями, авторами и правообладателями. Все персонажи и события, описываемые в романах, вымышленные. Любое совпадение с реальными событиями и людьми – случайность.
Глава первая
Копатель в городе.
С виду он такой же, как вы, такой же, как я.
Как все прочие, он идет по зимним улицам, съежившись от декабрьской сырости.
Не высокий и не низкий, не полный и не худой. Если вы посмотрите ему в глаза, то отметите не их разрез или цвет, а лишь то, что они как бы не совсем человеческие. Если же Копатель перехватит ваш взгляд, то его глаза, возможно, будут последним, что вы увидите в жизни.
Он в длинном черном или темно-синем пальто, никто не замечает, как он проходит мимо, хотя видят его многие. На улицах Вашингтона полно людей – утренний час пик. Копатель в городе, в последний день старого года.
В руке у него пакет из магазина «Фреш-Филдс». Лавируя между парочками, одинокими прохожими и семейными группами, он продолжает путь. Впереди он видит станцию метро. Ему приказано быть там ровно в девять утра. И он там будет. Копатель никогда не опаздывает.
На него налетает мужчина, улыбается:
– Извините.
Но Копатель не смотрит на него.
«Не позволяй… щелк… Не позволяй никому увидеть твое лицо».
Это Дюпон-серкл, средоточие денег, искусства, молодости и шика. На Копателя не обращают внимания, и это одна из причин, по которой он так отлично делает свое дело.
«Ты лучший», – говорит тот, кто ему приказывает.
В 8.59 Копатель подходит к эскалатору, заполненному спускающимися в преисподнюю людьми. Он скользит рукой в пакет и кладет палец на спусковой крючок. Другой рукой он прижимает пакет из магазина к груди, обхватив нечто, что можно принять за батон хлеба. На самом деле это тяжелый глушитель, набитый искусственной ватой и звукопоглощающими резиновыми прокладками.
Копателю хочется супа, но он не обращает внимания на голод. Потому что он… щелк… лучший.
Часы подают сигнал. Девять утра.
Он нажимает на спуск.
Поток пуль устремляется в стоящих на эскалаторе, и, сраженные, они валятся вперед. Паф-паф-паф автомата заглушают стоны и жуткий лязг пуль, ударяющихся в металл и кафель. Когда пули попадают в людей, звук гораздо тише.
Все озираются, не понимая, что происходит.
Копатель тоже озирается. Все морщат лбы. И он морщит.
Никто не понимает, что открыта стрельба. Людям кажется, что кто-то упал и началась цепная реакция. Сотня пуль выпущена в считанные секунды.
Копатель опускает пакет с горячими гильзами. В нем маленькая дырочка, через которую вылетали пули.
– Остановите эскалатор! Разве не видите – они давят друг друга!
Копатель смотрит. Внизу все выше груда извивающихся тел. Кто-то жив, кто-то мертв, кто-то силится выбраться из-под растущей кучи у подножия эскалатора.
Копатель отступает в толпу, идет по забитым людьми проходам. На Копателя не обращают внимания.
Пока он идет – медленно, не бежать, никогда не бежать, – он думает о мотеле, где перезарядит оружие, набьет глушитель колючей искусственной ватой и устроится в удобном кресле с бутылкой воды и чашкой супа. Он посидит, отдыхая, часов до трех, и, если тот, кто ему приказывает, не даст отбой, он наденет длинное не то черное, не то темно-синее пальто и выйдет в город. И проделает все еще раз.
Ведь сегодня канун Нового года. И Копатель в городе.
В то время как кареты «скорой помощи» неслись к Дюпон-серкл и спасатели разбирали страшную гору тел на станции метро, Гилберт Хейвел шел к зданию Городского совета, расположенному в трех километрах от станции. Остановившись, он открыл конверт и в последний раз перечитал письмо:
Мэр Кеннеди,
Конец грянет. Копатель действует и его ни остановить. Если не заплотите он снова убъет – в четыре, 8 и в Полноч.
Мне есть нужно $20 миллион долларов наличными, и вы их положете в сумку и оставете в трех километрах южней Трассы 66 на Западной Стороне от Кольцевой. Посреди Поля. Заплотете для меня Деньги к 1200 часам. Один я есть знающий как остановить Копателя. Если меня ###### арестуют, он будет убивать дальше. Если меня убьют, он будет убивать дальше.
Если вы мне не верете, то некоторые пули Копателя были в черной краске.
Один я это знаю.
Совершенный план, решил Хейвел. Предусмотрен каждый возможный ответный ход полиции и ФБР. Как в шахматной партии. Подбодренный этими мыслями, он вернул письмо в конверт, закрыл его, но не запечатал и продолжил свой путь.
Он прошел мимо входа и задержался у газетного автомата. Подсунув под него конверт, Хейвел ушел. На углу он остановился у телефона-автомата и набрал номер.
– Муниципалитет. Служба безопасности, – ответили ему.
Хейвел поднес к трубке диктофон и нажал кнопку «ПУСК». Компьютерный голос произнес: «Конверт перед зданием. Под автоматом с „Пост“. Прочитайте его сейчас. В нем о стрельбе в метро».
Он повесил трубку и, перейдя через улицу, выбросил магнитофон в урну.
Хейвел зашел в кафе и сел в кабинку у окна – оттуда было хорошо видно автомат и служебный вход в здание. Он хотел убедиться, что конверт заберут. Не успел он снять пиджак, как его забрали.
К Хейвелу подошла официантка. Он заказал кофе и, хотя было еще рано, сандвич с бифштексом – самое дорогое блюдо в меню. Почему бы и нет? Он вот-вот станет очень состоятельным человеком.
– Пап, расскажи о Лодочнике.
– О Лодочнике? – переспросил Паркер Кинкейд девятилетнего сынишку. – Конечно. Что ты хочешь знать?
Кухня дома Паркеров в Фэрфаксе, штат Виргиния, благоухала ароматами готовящейся праздничной еды.
Робби был светленьким, с голубыми, как у матери, глазами.
– Ну, – начал мальчик, – я знаю, что он умер…
– Так и есть, – подтвердил отец и этим ограничился.
«Никогда не говорите детям больше, чем они хотят знать». Одно из правил «Руководства для родителей-одиночек» Паркера Кинкейда; сия настольная книга существовала исключительно в его воображении, однако он обращался к ней каждый день.
– Просто там, на улице… бывает, похоже на него. То есть, когда я туда смотрю, я как будто его вижу.
– И что мы делаем, когда так кажется?
– Я достаю щит и шлем и, если темно, включаю свет.
Паркер не садился. Обычно при серьезных разговорах с детьми он предпочитал смотреть им прямо в глаза. Но когда возникала тема Лодочника, терапевт рекомендовал Паркеру стоять, чтобы мальчик чувствовал себя в безопасности под защитой сильного взрослого. А Паркер Кинкейд и вправду внушал ощущение безопасности: он был под метр девяносто ростом и в свои сорок лет находился почти в такой же хорошей форме, как в студенческие годы.
– Давай посмотрим. Шлем и щит при тебе?
– Вот они.
Мальчик похлопал себя по голове и поднял левую руку с воображаемым щитом.
– Мои тоже при мне. – Паркер повторил жесты сынишки. Они вышли на заднее крыльцо.
– Видишь те кусты? – спросил Робби.
Паркер окинул взглядом пол-акра своего участка в тридцати километрах от Вашингтона. На задворках его владений пышно разрослись форзиция, японский стелющийся виноград и плющ. Если прищуриться, в этих кустах и вправду просматривались очертания человека.
– Страшновато, – признал Паркер. – Но ты же знаешь, что Лодочник был очень давно. Как давно все случилось?
– Четыре года назад, но…
– Разве это не длинный срок?
– Думаю, очень длинный.
– Вот такой? – Паркер вытянул руки в стороны.
– Может, да.
– А по-моему, еще длинней. – Паркер вытянул руки еще дальше. – Как та рыба, что мы поймали в озере Браддок?
– Она была во-от такая длинная, – заулыбался мальчик. Он пробежал через кухню, поднял руку, вернулся и поднял вторую. – Во-от такая!