Гармил искренне гордился своим умением раздражать окружающих. На очень похожих, розовых и гладких, лицах молодых стражников появились очень похожие гримасы. Товис нетерпеливо махнул рукой, затянутой в толстую перчатку:
- Вали отсюда, пока цел, идиот!
Гармил ловко увернулся от оплеухи и повис у стражника на руке, канюча так искусно, что не всякий смог бы уловить в его голосе хорошо спрятанную издёвку:
- Да как же так, добрые господа! Трудишься, не покладая рук, бьёшся, как рыба об лёд, налоги платишь, чтоб вам, добрые господа, защитники наши, жалованье платили, а вы позволяете всякой сволочи грабить нас, честных горожан!
- Отцепись, кому говорю! – Товис выхватил пистолет, собираясь ударить Гармила рукояткой. За его спиной второй стражник взревел:
- Куда пошла?! – Кимена, попытавшаяся улизнуть под шумок, вскрикнула, когда ручища стражника вывернула ей плечо и швырнула её в сторону. Девушка налетела на стену и выпрямилась, смахнув чёлку с лица, утирая каплю крови, выступившую на разбитой губе. Зарычав от ярости, Товис ударил Гармила пистолетом… вернее, попытался ударить. Пистолет внезапно повернулся в его руке, рука взлетела вверх, и гладкая рукоятка врезала стражнику прямо в лоб, закрытый полированным шлемом. В воздухе раздался звонкий звук удара, тут же заглушённый визгливым смехом Гармила:
- Зачем же вы себя бьёте, добрый господин, зачем? – вопил он, пока пистолет снова и снова, как заведённый, лупил по шлему. – Ой беда-беда, совсем забегались, перетрудились, ума-разума лишились!
- Колдун, - прохрипел второй стражник. Справившись с изумлением, толкнул Гармила в плечо древком алебарды: - Эй, ты… вы! Магистр! Вам же нельзя магию применять к людям? Нет?
- А я не магистр, - весело улыбнулся ему Гармил. – Я вообще не из Гильдии. – Стряхнув с себя руку Товиса, который наконец-то перестал бить себя и теперь замер, тяжело дыша, он отскочил в сторону. – Ну так как? Всё ещё хотите, чтобы я уходил, пока цел? Или, может, лучше вам уходить, пока целы?
Глаза Товиса сузились.
- Отступник, - проговорил он и плюнул на мостовую. – Ну, берегись, сволочь, сейчас мы тебя в Гильдию быстренько доставим… Вместе с этой сучкой… Руки вверх!
В полной тишине щёлкнул затвор пистолета, и спустя мгновение тишину пронзил звонкий голос Кимены:
- Назад!
Все обернулись к девушке. Всё ещё держась одной рукой за стену, вторую руку она вскинула высоко вверх. Побелевшие пальцы крепко сжали маленький прозрачный флакон, наполненный багрово-красным порошком. Отчаянные глаза Кимены посмотрели на окаменевшего Гармила, губы скривились, прежде чем она прошипела:
- Ты знаешь, что это такое, не правда ли?
Гармил приоткрыл рот. Он редко терял дар речи. Это был как раз такой случай.
- Знаешь?! – выкрикнула Кимена, повторяя свой вопрос, и мотнула головой в сторону стражников. – Скажи им! Скажи, что будет, если я его брошу!
- С дороги, - прохрипел Гармил. – Делайте, что она говорит!
- Заткнись, отступник!
- Делайте, как она сказала, или мы все умрём! Быстро!
- Время вышло, - презрительно усмехнулась Кимена и разжала пальцы.
Тонкое стекло звякнуло о мостовую, нога Кимены опустилась на него и надавила, раздавливая, как Гармил когда-то раздавил Паука.
Раздумывать было некогда. Наплевав на всё, Гармил рванулся в сторону, зажимая ладонью нос и рот. В воздух поднялось багрово-красное облако, окутав весь крохотный двор, и в этой красной пелене зазвучал жуткий, свистящий хрип, а сразу после него – кашель. Задержав дыхание, крепко зажмурив глаза, Кимена ощупью продвинулась к выходу из двора, и только когда вернулась обратно в переулок, наконец открыла глаза и бросилась бежать. Только оказавшись на другой улице, она наконец остановилась, прижалась спиной к стене и начала дышать, быстро и глубоко.
Багровое облако рассеялось так же быстро, как появилось, бесследно растаяв в воздухе. На залитой тусклым, едва пробившимся сквозь узкий пятачок между крышами, светом дворе неподвижно лежали двое молодых стражников. Они ещё вздрагивали, последние судороги пробегали по их телам, пока изо ртов с хриплым кашлем вылетали клочки багровой пены – всего, что осталось от их лёгких. Из пустых глазниц текла тёмная кровь. Вскоре и они затихли.
Гармила нигде не было видно.
========== Глава 11. Рок истинной любви ==========
Рогриану было нечем дышать. Беспомощно и бесполезно он разевал рот, шевелил пересохшими, потрескавшимися губами. В его груди и животе бушевал пожар, и по лицу струился пот, но в тот же самый момент он чувствовал, что этот пот – холодный, и его била дрожь. Как это странно – гореть в лихорадке и мучиться от холода в один и тот же момент.
Временами он проваливался в сон, и в этом сне видел отца. Отец отдал десять лет жизни той самой войне, в которую судьба забросила Рогриана. Но он вернулся – искалеченный, поседевший, состарившийся в свои неполные тридцать. А вернётся ли Рогриан?
Иногда ему казалось, что ему всё равно. Но каждый раз, когда он погружался в горячую удушливую тьму и безразличие охватывало его полностью, что-то толкало его, возвращало его обратно в реальность.
Он проснулся, хватая воздух ртом. В боку пульсировала раскалённая боль, горло пересохло от жажды. Рогриан попытался успокоиться, заставил себя дышать – сперва часто, неглубоко, потом всё медленнее и спокойнее. Когда ему удалось наконец выровнять дыхание, он попытался приподняться, но тут же его пронзила боль, и, задыхаясь, он медленно опустился обратно.
Когда боль и звон в ушах немного улеглись, он смог уловить отдалённые звуки – треск огня, скрип деревьев, тихий смех и разговоры, в которых бернийских слов было больше, чем тонианских. А потом внезапно раздался крик, полный муки, и сразу после – многоголосый жестокий смех.
Он медленно повернул голову. Сквозь дрожащие ресницы пробился свет костра, но он был тусклый и расплывчатый. Рогриану понадобилось несколько раз моргнуть, прежде чем зрение прояснилось, и он смог увидеть, что происходит. И лучше бы он не видел.
Он повидал много ужасных вещей на войне. Видел гниющие раны, оторванные конечности. Но вид своего молодого товарища, привязанного к мёртвому иссохшему дереву, вид костра, разведённого у его ног – это было выше его сил.
Сквозь дикие крики и такой же дикий смех он расслышал тихий вздох позади, и почти с радостью повернул голову влево. Рядом с ним лежал человек. Спутанные, слипшиеся от крови светлые волосы падают на помертвевшее лицо, светло-голубые глаза полны ужаса. Рогриан не сразу смог узнать Корвилла, а когда узнал, ужаснулся: неужели он сам выглядит также, неужели сам превратился в обезумевший от боли и страха призрак?
Пошевелить пальцами руки казалось так же тяжело, как сдвинуть с места свинцовое ядро взмахом ресниц, но Рогриан смог нащупать руку Корвилла и сжать её.
- Мы должны выбраться отсюда, - прошептал он. – Мы должны.
- Проснитесь, сударь.
- Мы должны выбраться отсюда…
- Всё в порядке. Всё хорошо, вы в безопасности.
Рогриан открыл глаза и хрипло застонал, поморщившись от боли в шее. Раскалённая боль пульсировала в правом боку, постепенно утихая, пока от неё не осталось одно воспоминание. Он вдруг осознал, что на самом деле держит кого-то за руку, только эта рука намного тоньше, чем рука Корвилла.
Рогриан перевёл взгляд в сторону и увидел узкое, смуглое лицо с длинным орлиным носом, склонившееся над ним. Большие чёрные глаза были широко раскрыты и смотрели на него с тревогой. Рогриан приоткрыл губы, но ничего не смог сказать. Тут он заметил какое-то движение в стороне, и быстро взглянул туда. В дверях комнаты стоял молодой мужчина в наряде трактирного слуги. Скрестив длинные руки на груди, он мрачно смотрел на Рогриана. Что-то в его крепкой фигуре показалось Рогриану странным, и, присмотревшись, он понял: парень был горбат, одно его плечо было раздуто, как арбуз, и поднималось намного выше, чем другое.