Может, пересказать эту статью?
Перевернута очередная страница — значительное событие для человека, который больше не считает себя писателем.
Потребовался месяц, чтобы немного прийти в себя, но наконец я спустился в подвал и начал избавляться от всего, что напоминало мне о похищении. Простой демонтаж декораций был необходим, однако не он поставил точку. Что действительно все изменило, так это тот момент, когда я понял, что моя жизнь никогда не будет прежней. Нет смысла цепляться за прошлое. Пусть я потерял какую-то существенную часть себя, зато я приобрел преимущество над прежним собой — тем, которому постоянно требовался литературный успех, правильная религия или правильная девушка.
Уже не в первый раз я пытался взглянуть на жизнь по-новому. Впрочем, теперь все действительно было по-новому. Даже если судить по заголовкам в «желтой» прессе. Мы вновь на первой полосе, мы с Бобом. Ради общего блага меня опустили из повествования, заодно избавив от прелестей тюрьмы. Наш сюжет достали из мусорной корзины, и мне очень нравилось, что история обрела второе дыхание. «Роберт Партноу жив!» Конечно, в моем интересе к Бобу сквозило нечто эгоистичное, потому что именно совершенное мной похищение помогло ему преодолеть творческий кризис.
Пересказать эту статью? Нет, лучше приведу ее целиком.
Неожиданный поворот сюжета — выпускающий редактор, который считался пропавшим без вести уже шесть недель, прежде чем вошел в полицейский участок Манхэттена 18 мая, Роберт Партноу теперь заявляет властям, что все это время он писал книгу. По его словам, вдохновленный реакцией прессы на собственное исчезновение господин Партноу написал роман «Слезовыжималка», в котором раскрывается удивительная история взаимоотношений неудавшегося писателя и редактора, очень похожего на господина Партноу.
«Насколько нам сейчас известно, на самом деле у господина Партноу не было никакого нервного срыва.
Он просто исчез на некоторое время, чтобы написать роман», — заявил Джон Малкэхи, представитель полицейского департамента Нью-Йорка. Господин Партноу ведет повествование от первого лица и рассказывает историю человека, который устал от своей карьеры и постоянных неудач. Он похищает редактора художественной литературы, а потом отпускает его через сорок пять дней. Ровно столько считался пропавшим господин Партноу.
По словам Роберта Коэна, адвоката господина Партноу, «Роберту Партноу стыдно за некоторые моменты собственного исчезновения, и он просит прощения за ту боль, которую он причинил своим близким, а также за те траты, которые понесла казна Нью-Йорка. Он также раскаивается в том, что сфабриковал историю про «нервный срыв», которая является полностью выдуманной». Согласно мистеру Коэну, остальные подробности о романе и будущих планах господина Партноу объявят вскоре после того, как будут улажены правовые вопросы.
Некоторые его коллеги по издательскому делу были крайне удивлены, узнав, что господин Партноу исчез, чтобы написать роман. Один из редакторов, пожелавший остаться неизвестным, высказал предположение, что господин Партноу мог испытывать некий кризис в жизни и написал роман, дабы выйти из затяжной депрессии.
Господин Партноу будет не первым сотрудником издательства, который успешно пробует себя в писательском деле. Так Майкл Корда, главный редактор «Саймон и Шустер», является автором многих книг. Прежде чем выпустить серию популярных романов, Тони Моррисон, обладатель Пулитцеровской премии, десять лет проработал редактором».
Я несколько раз перечитал статью от начала и до конца, только чтобы удержаться от ненужных мыслей. Я читал так внимательно, что, наверное, мог бы пересказать ее по памяти, как школьник, декламирующий стихи перед классом.
Наконец мои пальцы разжались, и я не смог удержать газету. Она упала к моим ногам. Я вообще практически ничего не мог удержать. Сердце давало сбои, мозг пропускал обороты, бурлящие мысли не поддавались контролю. Я ненавидел ублюдка Боба за то, что он сделал, за то, что он собирался сделать. Я хотел было позвонить в «Таймс» и рассказать правду, сдаться, сесть в тюрьму ради торжества истины в литературе. Однако не решился. Не теперь, когда книга наконец выйдет в печать, когда у нее появится читатель. Боб это прекрасно знал, знал, что я не стану поднимать шум, что я просто не смогу. И этим воспользовался.
Я отдавал должное его гению, его предприимчивости, тому, с каким изяществом он продумал обман, но я ненавидел название. «Слезовыжималка»? О чем он думал? Или это ирония? Быть может, таким образом он пытался скрыть сентиментальность истории, особенно в самом конце?
— У вас есть опыт работы продавцом?
— Нет.
— Зато вы много читаете, — с улыбкой молвила Бетти Вилкокс, подсказывая мне правильный ответ на свой вопрос. — Вы часто заходили к нам раньше. Вы наш постоянный клиент.
Мне пришлось сильно напрячься, чтобы вспомнить, насколько это соответствовало истине, покупал ли я хоть что-нибудь в «Букнук». Если честно, это не имело особого значения. Вообще-то, похоже, не имело значения вообще ничего — мои неловкие, хотя и честные ответы неизменно отметались. Похоже, фортуна крепко схватила меня за шкирку. А у мисс Вилкокс, с ее яркими голубыми глазами, открылась вакансия.
Я знаю, что сказала бы Промис. Она не одобрила бы саму идею — работать в «Букнук». Она сказала бы, что я зарываю свой талант, работая во второсортном книжном магазинчике.
Да, это слегка угнетало, хотя в «Букунук» было не так уж и плохо.
Знала ли она? Или, может, не хотела знать?
Эти вопросы стучались в тонкую, кривую дверь в моем сердце. А у меня не было на них ответа. Если бы вы приставили мне нож к горлу, думаю, я бы сказал, что она не знала. Понятия не имела. Промис выторговала мне свободу из лучших побуждений, она верила в порядочность Боба. И все-таки где-то в глубине души я подозревал, что она знала на интуитивном уровне, что Боб никогда ничего не станет обещать темпераментной двадцатипятилетней девушке.
Промис теперь вернулась домой и жила с родителями (временно — настаивала она, когда мы прощались; на этот счет у меня тоже были некоторые сомнения). Да, она мне звонила, ну или оставила несколько сообщений на автоответчике, в которых говорила о своем удивлении, о том, что она ни о чем не догадывалась, выражала свои искренние соболезнования. Я не перезвонил, хотя и боялся, что это заставит Промис думать, будто я считаю ее виноватой. Я ни в чем ее не виню.
Я занялся уборкой по какой-то случайной прихоти, потому что мне было скучно. Через день и один месяц после того, как Промис ушла с собакой и вернулась на Манхэттен, я выгреб все из кухонного шкафа. Я собирал в кучу скрепки для бумаг, пустые шариковые ручки, меню ресторанов с доставкой на дом, неопознанные кусочки пищи… И в самой глубине шкафа нашел крошечный листок бумаги, сложенный в идеальный квадрат. Открыв его, я ощутил себя на каком-то воображаемом острове: ноги утопают в мокром песке, штанины закручены до колен, а на лице — густая борода. Для меня это была записка из бутылки, написанная почерком, который наполнял меня одновременно радостью и досадой; моим собственным почерком.
Я думаю, все дело в желании встретить несуществующую женщину, идеальную в самом возвышенном смысле слова. Встреча с ней превратит меня в меня же, который будет не только лучше, но и еще и немного другим — он будет не настоящим мной, а мной идеальным. В моем случае идеального меня назвали бы гением, бесконечно талантливым продюсером, который всегда расслаблен, уверенно и легко, без особого напряжения создающим шедевры. Все потому, что он встретил ту-о-которой-давно-мечтал.
В тексте сквозила исключительная невинность: в том, что это было написано от руки, с не выверенным синтаксисом, с тем диким чувством, когда ты хочешь кого-то настолько сильно, что изливаешь свои размышления на рваный клочок бумаги. Сама бумага — белая, в синюю линейку, как из школьной тетрадки — только усиливала ощущение невинности. Где же я написал эту оду совершенству, пощечину реальности, которая мне же и досталась? Точно не в Сэндхерсте. Может, еще когда я жил на Хьюстон-стрит, в дни полного отчаяния? Может, я написал это в кафе, когда под рукой не оказалось зеленой тетради, а за соседним столиком сидела «несуществующая женщина, идеальная в самом возвышенном смысле слова»? А потом сам забыл, как засунул исписанный клочок в одну из коробок при переезде?