Когда мне задавали такие вопросы, я замирал и пытался понять, что же стало с моим уединением, со скукой, с моим одиночеством. Через три дня после того, как в моем подвале поселился Боб, я пошел в библиотеку и наконец изыскал возможность познакомиться с Промис — той самой девушкой, у которой не было ни единого друга во всем Сэндхерсте, хоть она и вела себя исключительно дружелюбно. Так кто такая Промис Бакли? И на что ей сдался мой честный ответ? К чему все эти полуправды? Ложь только отложит неизбежный душевный стриптиз.
— Дела шли не больно-то гладко, — ответил я.
— А в старших классах весело учиться было? В школе в…
— В Балтиморе, — закончил я. — Нет, не весело.
— Но ты не сдался. Ты пишешь.
— Слепил пару романчиков, — согласился я. — Их так и не опубликовали.
— «Для того, чтобы излечить мой разум, понадобится сила здорового грузчика». Это Кафка написал. В дневниках.
Я кивнул. В кафе зашла мамаша с двумя детьми: мальчиком и девочкой в похожих полосатых костюмчиках. Мать, наверное, была не старше Промис. Хлоп.
— Я так понимаю, — продолжала моя спутница, — когда ты говоришь, что дела шли не особенно гладко, ты имеешь в виду как раз писательский труд. Я не слишком бесцеремонна?
— Что ты, напротив, — заверил я ее с самой проникновенной улыбкой. Этой улыбке я выучился у матери.
— Эван, ты когда-нибудь был женат?
— Не мог на обед меня пригласить?
Ну и как реагировать на эту запоздалую уловку, на эту невинную хитрость, которая делала бессмысленным весь мой план?
— Боб, давай по-честному. Ты бы в жизни со мной не стал обедать.
— С чего ты взял?
— Давай по-честному, Боб.
За первые несколько дней я пристрастился к этим словам, как к мантре. Будто можно добиться честного ответа, выкручивая человеку руки. Да, я сглупил.
— Если бы меня напечатали в последнем номере «Харперс», тогда да, — кивнул я. — Или если бы я дружил с Мартином Амисом [5], а еще лучше — с его агентом. Кстати, кто его агент?
— «Харперс» тебе бы не помог, — вздохнул Боб. — Раньше — пожалуй, но не сейчас.
— А агент?
— Эван, не забывай, я порядком во всем этом покрутился и уже не такой жадный до новостей. Может, ты не того похитил?
— Издательское дело — как вода в ручье, вот что я слышал. Я читал статью в «Паблишерс уикли». Все уже не так, как в те времена, о которых ты говоришь. Стабильность исчезла. Выгода — вот главное. Дни небрежных финансовых отчетов — в прошлом.
— Я не уверен, что эти дни…
— Издатели нервничают. А нервный издатель свои решения меняет сто раз на дню.
— Ты читал «Паблишерс уикли»?
— Я на него подписан.
Боб лениво покачал головой. Глядя на мерное бесцельное движение, я ощутил чувство, близкое к жалости. Интересно, он об этом догадывался? Поэтому так себя и вел?
— А если я тебе все расскажу? Буду говорить часов шестнадцать и расскажу все, что знаю про издательское дело, — предложил Боб. — Про старые добрые времена расскажу: про владычество «Кнопфа» [6] и про царствование Беннета Серфа [7]. Расскажу про «Бертельсман» [8] и про старые разборки, о которых теперь мало что узнаешь. Кровавая борьба была, а ведь мы выжили. Расскажу, как нам это удалось. Помнишь, издательство «Рэндом хаус» месяц назад рухнуло? Все из первых рук. Запишешь, а потом мы вместе обсудим твои перспективы. А потом…
— Я не это имел в виду, — оборвал я его, нахмурившись.
Я откашлялся и прислушался к своему внутреннему голосу. Явственно различался шепот, рвущийся из глубины деревянного сундука, запертого на прочный замок. Мой внутренний голос — что это? Голос правды в ушах глухого. Именно от этого голоса я стремился избавиться всеми правдами и неправдами. Не хотелось, чтобы что-либо мешало мне совершать неблаговидные поступки.
В первый месяц, проведенный в Сэндхерсте, я зашел в подвал ровно один раз: сложил там лыжи, велосипед и коробки с памятными безделушками. Прошлые владельцы, похоже, использовали это помещение в качестве игорной комнаты. На вытертом ковре можно было различить следы от ножек бильярдного стола, а на одной из стен все еще висела выщербленная мишень для дартса, вся покрытая паутиной.
Перво-наперво я сменил проводку, которая самым причудливым образом переплеталась на потолке. Установил два звукоизолирующих слоя: закрыл потолок толстыми плитами специального материала шоколадного цвета, а потом то же самое проделал со стенами. Старый ковер от пола отодрал. Проблему с сантехникой я решил по-своему: провел воду от раковины с первого этажа прямо к биотуалету, который купил за наличные. К старой раковине приделал кран. Затем купил несколько рулонов тяжелой металлической сетки и испытал блоки из бетона и шлака, предназначенные для того, чтобы прикрепить сетку к полу и не дать пленнику сделать подкоп. Полтора дня ушло на то, чтобы соорудить прямоугольную прорезь для передачи еды — прямо под замком. Через какое-то время меня осенило, и я приобрел книгу под названием «Ремонт подвалов и чердаков: расширение жизненного пространства». Я размешивал цемент, и это походило на то, как мешают овсянку: стоило отвлечься, как смесь застывала. Тонкости процесса пришлось выяснять методом проб и ошибок — не мог же я обратиться в местный строительный магазин с вопросом, как из подвала сделать крепость.
Я прекрасно понимал, почему ведущие по телевизору говорили об «отслеживании улик»: зазнавшиеся неудачники скачивали из интернета руководства по изготовлению бомб или даже брали их в библиотеке. Мафиози и террористы могли посоветоваться с родственниками. А нам, одиноким психам, приходилось действовать наобум.
Но одно я знал наверняка. Мое предприятие требовало четкого логического мышления. «Следи за мячом», — сказал бы мой отец. Главное, следовало исключить какие бы то ни было финансовые интересы. Ожидать выкупа — удел снобов. Жизнь похитителя в чем-то похожа на жизнь начинающего писателя.
— Номер отследят, — сказал я.
— Действительно, — согласился Боб, — не подумал… Может, записка? Черкну пару строчек, у меня, мол, все хорошо, — и в ящик опустим. Или ты в ящик опустишь, ясное дело. Понимаю, отсюда отправлять нельзя, но…
— Я мог бы поехать в Нью-Йорк и отправить оттуда.
— Точно. Жена, ее Клаудиа зовут, получит письмо и будет знать, что я цел и невредим.
— Что именно ты собираешься написать?
— У меня все в порядке, я жив и здоров.
— А дальше? Целую, скучаю?
Боб прикрыл глаза, снова открыл их и окинул меня испепеляющим взглядом. Вероятно, именно этот взгляд он приберегал для ссор с женой.
— Что-то мне не нравится. — Я покачал головой. — Не выйдет так, будто ты на курорте прохлаждаешься?
— А что, вариант.
— Не вариант, Боб. Совсем не вариант — с твоей-то репутацией. Валяешься где-нибудь на пляже с девочками? Недостоверно как-то.
— Можно упомянуть…
— Похищение? Не стоит. Кстати, Боб, не забудь выкинуть грязное белье наружу. Завтра среда, стирка, я вроде говорил.
— Эван, ты когда-нибудь был женат?
— Нет.
Я ответил правду, и это что-нибудь да значило, если не для Промис, то для меня. К тому же мне хотелось ответить отрицательно. Иногда отрицание означает отсутствие жизненного груза. Только я и мой терновый венец. Это, конечно, не совсем так, все намного сложнее, однако именно такое впечатление производит подобный ответ — если не вдаваться в детали. Так или иначе, я всегда по меньшей мере был вежлив, особенно в присутствии женщин.
Моя мать, от которой я и унаследовал это качество, на вопросы любопытствующих родственников и друзей неизменно отвечала, что я просто еще не нашел подходящую девушку. Она всегда повторяла это свое «пока еще», полагаясь, как я теперь понимаю, на хрупкость надежд и обязательств.
Мы сидели в «Полднике», и Промис как раз начала рассказывать про свадьбу, на которой недавно побывала, когда объявилась официантка, и перед нами возникли огромные белые тарелки с невероятного размера пикулями. Они сами по себе вполне сошли бы за обед. Я подцепил огурчик и представил себе, как бы все переменилось, если бы я смог опубликовать пару книг. Я бы милостиво уделял внимание начинающей писательнице, а она расточала бы комплименты моему образованию, положению и мудрости. И уж конечно, она бы представляла, как мои руки мягко сжимают ее ягодицы и помогают ей достичь верха наслаждения — куда уж без этого.
6
«Кнопф» — одна из крупнейших издательских групп в Нью-Йорке с 1915 г., часть издательства «Рэндом хаус». Название получила в честь основателя — Альфреда Кнопфа.
7
Беннет Серф — известный издатель, занимавший руководящие позиции в издательстве «Рэндом хаус».