Тринадцать лет А-Ким счастливо жил со своей матерью и регулярно бывал ею бит за дело и без дела, за действительные или воображаемые провинности. В конце этого периода он так же остро ощущал тоску головы и сердца по жене и тоску чресел по сыновьям, которые бы жили после него и продолжали династию А-Кима. Это была мечта, издревле тревожившая мужчину, начиная с тех древних мужчин, которые захватывали право на охоту, монополизировали отмели для расстановки верш или штурмовали деревни, предавая мечу их мужское население. В этом сходны между собой цари, миллионеры и китайские купцы из Гонолулу, несмотря на все различия их вкусов и воззрений.
Но идеал женщины, которую А-Ким желал в пятьдесят лет, уже отличался от его идеала женщины в тридцать семь лет! Теперь ему нужна была не с маленькими ножками жена, но свободная, нормальная, молодая, выступающая нормальными ногами женщина! Она преследовала его в мечтах и посещала его ночные грезы в образе Ли-Фаа, Серебристого Цветка Луны. Что за беда, если она дважды была замужем, если ее матерью была европеянка, если она носила юбки белых дьяволов и корсет и туфельки на высоких каблуках? Он желал ее! По-видимому, где-то было написано, что она должна стать вместе с ним родоначальницей «Компании А-Ким. Универсальный магазин»!
— Я не желаю невестки полупаке! — твердила мать А-Кима («паке» по-гавайски значит «китаец»). — Моя невестка должна быть чистокровной паке, как ты, сын мой, и как я, твоя мать! Она должна носить панталоны, сын мой, как все женщины нашего рода носили их. Женщина в сатанинских юбках и корсетах не может воздавать должного почтения нашим предкам! Корсеты несовместимы с почтением! А эта бесстыжая Ли-Фаа! Она нагла и самостоятельна и никогда не будет в послушании ни у своего супруга, ни у матери своего супруга. Эта нахалка Ли-Фаа будет почитать только себя! Она насмехается над нашими молитвенными палочками и молитвенными бумажками, над нашими семейными богами, как мне рассказывали…
— Госпожа Чан-Люси!.. — простонал А-Ким.
— Не одна госпожа Чан-Люси, о сын мой! Я наводила справки. По крайней мере десять человек слышали, что она отзывалась о нашей кумирне, как об обезьяньей клетке. Однако она хочет выйти за тебя, обезьяну, ради твоего магазина — настоящий дворец! — и твоего богатства, благодаря которому ты стал великим человеком! Она покроет позором и меня, и отца твоего, давно почившего с почетом…
Спорить было не о чем. А-Ким понимал, что мать его по-своему права. Недаром же Ли-Фаа родилась за сорок лет до того, от отца-китайца, поправшего все традиции, и от каначки-матери, ближайшие предки которой нарушили все табу, забросили своих полинезийских богов и малодушно склонили ухо к проповедям о далеком и непостижимом боге христианских миссионеров. Ли-Фаа, получившая образование, читавшая и писавшая по-английски и по-гавайски и довольно порядочно по-китайски, утверждала, что она ни во что не верит, хотя в глубине души боялась гавайских знахарей, которые, она была уверена, умели наводить порчу и «замаливать» людей до смерти. А-Ким хорошо знал, что Ли-Фаа не поселится в его доме, не будет простираться перед его матерью, не будет ее рабыней на старинный, незапамятный китайский лад. С китайской точки зрения это была «новая женщина», феминистка; она ездила на лошади верхом, по-мужски; в нескромном купальном костюме каталась на взморье Вайкики на бурунных досках и танцевала на туземных пирушках (луау) танец (хула) с «подонками общества» к скандальной потехе всех.
Сам А-Ким, который был на одно поколение моложе своей матери, тоже был испорчен, заражен «современным духом». Старый порядок держался постольку, поскольку в тайниках своей души он чувствовал еще на себе его запыленную руку; но он платил больше страховки от огня, был застрахован и на случай смерти, был казначеем местных революционеров, собиравшихся превратить Небесную империю в республику, жертвовал в фонд гавайско-китайской бейсбольной десятки, побивавшей девятки приезжих янки, беседовал о теософии с Катсо-Сугури, японским буддистом и импортером шелка, давал взятки полиции, принимал денежное и трудовое участие в демократической политике Гавайев и подумывал купить автомобиль. А-Ким не решался признаться даже самому себе, сколько старого хлама в нем выветрилось и в сколь многое он перестал верить! Мать его принадлежала к старому поколению, но он чтил ее и был счастлив под ее бамбуковой палкой. Ли-Фаа, Серебристый Цветок Луны, принадлежала к новому поколению, но без нее он не мог быть вполне счастлив!