– Я с тобой, – сказала Лиза, облачившись в длинное черное платье и накинув поверх него старенькую шубку. – Не думай, что тебе удастся отвертеться!
Любой зверь помышляет о логове, где ни жестокие ветры, ни когти хищных тварей не нарушат его покоя. О самке, которая обеспечит его потомством, чтобы жизненный круг, на вид прочный и неколебимый, не начал крошиться от одной лишь гнилой точки на нем. В этом человек едва ли далеко ушел от животных, ибо во все времена его земное начало стремилось к тому же. Осознавая низменность своих желаний, людской род придумал легенды о святых, что победили в себе зверя, возвысились над ним, направив вектор своего бытия в область мыслей об отвлечённом и прекрасном. В средние века меня наверняка бы назвали еретиком, но я не могу поверить в победу разума над инстинктами. Разве может случиться так, что твоя левая рука оторвёт правую и выбросит её в молчаливую бездну забвения? Бессознательное и разумное в человеке едины, и если гармония этих двух начал нарушается, дорога жизни подводит его к распутью, где каждое из направлений уравновешивает ангела и беса по-своему.
После того, как призрак Клары растаял в небесах, бес во мне восторжествовал. Я выбрал слишком лёгкий путь, и потому по ночам был терзаем совестью. И если что-то и могло привнести в мой бесконечно ужасный мир хотя бы тень покоя, то этим чем-то в одночасье стало присутствие Элли в моём доме. Для того чтобы о ком-то заботиться, не нужны пышные венчания, белоснежное платье и полторы сотни гостей. Необязательно называть человека своим, засыпать и просыпаться в его объятиях. Не только те, кто дал тебе жизнь, достойны ухода и внимания. Каждая чашка кофе, что ты приготовишь кому-то просто так, чтобы поделиться своим теплом, всегда дарит ни с чем не сравнимое удовлетворение. И то, что я приютил Элли, было не столько лицемерной попыткой уравновесить всё то зло, что я привнёс в мир, выбрав кровавый путь отмщения, сколько желанием разбавить черную краску моей души розовой акварелью нового рассвета, прежде всего для себя. Да, у неё был поистине дьявольский характер. Да, я испытывал к ней влечение и не без удовольствия его удовлетворял. Но не поэтому сейчас в моём горле стоял неприятный ком. Я был в ответе за неё. Потому что она доверилась мне.
Изъеденное ржавчиной, как всё в этом чёртовом Городе, такси затормозило у обветшалого здания, где судьба приютила меня, а я приютил Элли. Со скрипом открылась дверь, я вышел и подал руку Лизе. Та с грацией, присущей истинным богиням древнего мира, ступила на потрескавшийся асфальт, обнажённый черствой ладонью ветра, частенько гладившей этот переулок. Я восхищался этой удивительной женщиной. Таким, как она, была прямая дорога в высшее общество, в мир банкетов и карнавалов, бесед о Шопенгауэре и Вольтере. В фальшивый мир, пытавшийся отрицать свою ничтожность в реальности ножей и пистолетов. Лиза не поддалась соблазну, а может, и соблазна никакого не было. Простота душевных порывов и удивительно сложные лабиринты разума сочетались в ней немыслимым образом. Если бы я выбирал себе спутницу жизни, я бы непременно остановил выбор на Лизе.
– Ты всегда оставляешь дверь открытой? – спросила она меня, первой заметив то, что заставило бешено стучать моё сердце. Нет, я всегда запирал эту подвижную баррикаду от жизни за окном, видом своим вызывавшую в памяти средние века с их зловещей архитектурой. И то, что она была открыта, не предвещало ничего хорошего. Лиза увидела ответ на свой вопрос на моем лице и молча кивнула. Мы медленно и осторожно поднялись по лестнице в кабинет, не особенно надеясь кого-нибудь встретить, ведь этот «кто-то» встретил пулю менее получаса назад.
Впрочем, для меня надежда умерла немного позже, когда я увидел Элли в кресле, закрывшей свои глаза навеки. Я едва удержался от слёз, но чувства мои не остались незамеченными Лизой.
– Она была твоей?..
– Я заботился о ней. Спас от закона, но не уберёг от беззакония, – мрачно ответил я, встав на колени у ещё не успевшего остыть тела Элли. На ней был короткий красный халатик, её любимое одеяние, способное за несколько секунд разжечь во мне пламень страсти. Под ним никогда не было белья, и если она слегка наклонялась, моему взору открывалось розовое великолепие вожделенного грота, который я так любил посещать. Даже сейчас, когда Элли была мертва, скорбь во мне отчаянно боролась с желанием. – Моя бедная Элли, – я поцеловал ее побледневшую ручку и прижался лицом к её груди. Слёзы заструились из глаз, обжигая едва затянувшиеся раны на душе, вновь раскрытые безжалостной пулей, выпущенной наёмным убийцей. Дорога, по которой я шёл, опять закончилась развилкой. Мне предстояло снова сделать непростой выбор. Выбор между виски, кровью и податливым телом Лизы. Я не мог сейчас с уверенностью сказать, чему отдам предпочтение, и это было сущим адом.