Я прикусила губу, обняла Шарлотту покрепче, чувствуя, что мне хочется выть, как раненному зверю. От бессилия.
— Будешь прощаться с Гансом? — осторожно спросила я, решив напомнить подруге о женихе.
— Мы с ним виделись, Трин, — всхлипнула она.
— И?
Надежда, что кто‑то добровольно пойдет вместо подруги на заклание вспыхнула внутри яркой звездой и тут же погасла, едва Шарлотта покачала головой.
— Говорит практически то же самое, что и магистр Тара. Едва ли не слово в слово!
Я вздохнула. И это люди зовут любовью? Серьезно? Тогда я точно такого не хочу. Мне нужен человек, который не бросит в беде. А где сейчас этот Ганс?
Силы моря! Почему именно добрая и веселая Лотта должна умирать? Я сжала пальцы и прикрыла глаза. Магистр Тара говорила сегодня с семьей Ива и Лейты, чьих детей спасла Шарлотта. Сдается, преподавательница до последнего верила, что кто‑то из них согласится отправиться на Заброшенный Остров. Они в долгу перед Лоттой, но… Никто не желает увидеться со смертью. Чужая боль — не своя. Подруга, честно выполнившая свой долг, в этот момент осталась одна.
— Не хочешь поговорить о своих родителях? Или встретиться с ними? У ректора в кабинете есть портал. Ты можешь…
— Нет, Трин, — грустно отозвалась она.
Подруга никогда не рассказывала, как оказалась на том маленьком корабле, идущем в Кардос.
— Я рада, что тогда не позволила выкинуть тебя за борт, Трин, — вдруг сказала Шарлотта, улыбаясь светло и привычно.
Я снова ее обняла. Тогда, когда мы встретились, у меня не было денег даже на кусок хлеба, не говоря уж о том, чтобы заплатить за проезд. Я тайком пробралась в один из дальних трюмов, спряталась и молилась всем богам этого мира, чтобы меня не нашли. Никто.
Увы, спустя два дня пути, я не выдержала и ночью покинула временное жилище, чтобы подышать воздухом и найти хоть какой‑то еды. Меня поймали, притащили в каюту капитана, а там… обнаженная Лотта, едва прикрытая белыми волосами и жемчужными ожерельями.
— Я еще одну поймал! — сообщил боцман. — Пряталась в трюме за мешками с сухоцветами.
Капитан корабля, на котором мы оказались, долго переводил взгляд с меня на Шарлотту, явно что‑то прикидывая, а потом расхохотался. Подруга, не будь глупой, предложила уладить дело миром. Она отдала капитану связку жемчуга и спросила, где наша каюта.
Я никогда не интересовалась, как Лотта в таком виде оказалась на корабле, не спрашивала, откуда взялся жемчуг, где находится ее семья. Сначала просто было не до этого: жива и ладно, а потом разговора избегала уже сама Лотта. Я же… умела уважать чужие тайны.
Да и тогда я не поверила, что все обошлось. Оставшиеся дни до дрожи в коленках боялась, что по прибытии меня переправят в тюрьму, а потом… Потом было бы страшнее. Возвращаться туда, откуда сбежала, нельзя. Лучше умереть от голода в придорожной канаве, быть выброшенной за борт, чем вернуться. Я окончательно успокоилась только тогда, когда первые полгода проучилась в Волчке. И неважно, что далось мне это, ой, как непросто.
Шарлотта была рядом. Всегда. Она помогала разбираться в непонятных терминах, притащив откуда‑то толстый словарь, заставляла много читать и практически сделала мой почерк идеальным, убеждая, что этому способствует переписывание одного и того же по многу раз. Я не спорила, училась, как проклятая, чтобы стать хоть кем‑то в этом мире. Так, незаметно для себя, мы и подружились. Никого роднее Шарлоты я не знала на всем белом свете.
Страшно представить, что ее не станет. Завтра. Уже завтра.
В тишине, обнимаясь и всхлипывая, мы просидели до поздних сумерек. Я зажгла свечи, задергивая шторы на окнах. Взгляд упал на простое белое платье и серый плащ, в котором завтра храмовники поведут Шарлотту к скале. Я сглотнула и повернулась к подруге, которая с отсутствующим взглядом сидела на кровати.
Выбирай, Трин, кем ты хочешь быть. Такой же, как те, кто ее предал, едва узнав о смерти? Да и ее ли надо бояться? Куда страшнее совершить подлость, утратить честь, перестать быть… хотя бы самой собой. Есть ведь долги, которые нужно возвращать. Я это знаю. И как мне потом жить, помня, что Шарлотта, которой я обязана тем, что сейчас дышу, умерла? Я же… ничего не сделала, чтобы ее спасти. Оказалась жалкой никчемной трусихой, которой не хватило смелости на один — единственный верный поступок в жизни!
Вдох. Выдох. Я осторожно взяла снотворное, что прописала мне целитель Гарис. Говорят, что можно убежать от прошлого, но мое крадется за спиной, является ночными кошмарами. Не спасает от этого ни заговоренные травы, ни чадящее пламя свечей. Я незаметно добавила сонное зелье в кружку с остывшим сбитнем, отнесла подруге. Она выпила, закуталась в одеяло. Вскоре ее дыхание выровнялось, и Шарлотта уснула.