Какой-то доморощенный юморист-всезнайка из расположенной неподалеку от монастыря многоэтажки тут же повадился ставить по ночам диск с романсом на стихи Пушкина. Пушкин бы ладно! А вот музыка композитора Верстовского представлена была в стиле «Трэш метал»:
Ворон к ворону летит,
Ворон ворону кричит:
«Ворон, где б нам отобедать?
Как бы нам о том проведать?
Злобного шутника изловить никак не удавалось. Из многочисленных окошек многоэтажки раздавалось радостное ржание ценителей тонкого юмора.
Братия приходила в смущение. Молились ночью сугубою молитвою и читали Псалтирь. Особенно проникновенно получался у Игумена Псалом 101:
Уподобихся неясыти пустынней,
Бых яко нощный вран на нырищи…
Неясыть, понятно ‑ сова. Нырище — развалины старого дома или старое засохшее дерево. Страшновато выходило. Это если не задумываться, что был здесь когда-то Родительский Дом исчезнувшего Племени. А так некоторые духом слабые даже дерзали думать, что в Псалме сокрыто пророчество о разрушении Обители…
За стенами монастыря упорно пытался обосноваться цыганский табор. На сооруженных из обломков кирпичей очагах бурлили котлы с варевом. Смуглые ребятишки купались в латанных-перелатанных надувных бассейнах, спасаясь от летнего зноя.
«Куплю золото! Продам-куплю сотовый», ‑ вопили женщины в длинных пёстрых юбках чуть ли не на паперти.
Непременный в такой обстановке звон гитар тоже присутствовал.
Резко убавилось количество прихожан: молодежь ещё держалась, а вот пожилые люди побаивались пробиваться через цыганские кордоны.
В колледже в одну ночь лопнули с оглушительным грохотом деки на двух фортепьяно. Шум вызвал очередной ночной переполох. Колледж понес невосполнимые убытки. Вызвали настройщика Ильича, но тот только кряхтел и разводил руками: «Восстановить невозможно. Это не деки лопнули, а чугунная рама, которой оснащены эти пианино фабрики музыкальных инструментов «Кузбасс». Могу только профилактику дать уцелевшим инструментам».
А вода все прибывала. Чуть — и по всему двору разольется!
В геометрической прогрессии к росту уровня воды усилилось рвение копателей и кладоискателей всех мастей. Но даже из самого мелкого раскопа начинала тут же сочиться вода. Одержимые поисковики бросали свежую ямку и тут же рыли новую. Двор приобрел плачевный вид.
«Срочно мелиораторов и бурильщиков пригласить! ‑ распорядился Хризостом. — Пока ямину не вырыли, ещё терпимо было. Если копателей не считать! Сейчас же форменное безобразие. Пусть хоть насквозь Гору пробуривают, только б двор осушили!
Скоро под воду уйдём! На возвышенности против естества уставов. Господи, прости, новый невидимый град Китеж образуется!»
***
Звонарь Николай Обвалов категорически отказывался исполнять свои обязанности. Когда его всё-таки урезонили, поо6ещав долгожданную прибавку к заработной плате, он на колокольню поднялся…и, к ужасу братии и прихожан, очень ловко, с чувством исполнил на колоколах мелодию песни «Подмосковные вечера».
После чего спустился на землю, поклонившись поясным поклоном Игумену, Братии и народу, попросил у всех прощения и удалился со двора.
Не успели утихнуть пересуды по поводу эксцентричной выходки звонаря, как к парадному педколледжа подкатил микроавтобус с надписью «Киносъемочная. Экскурсии».
Бойкий паренёк в бейсболке из бересты, вероятно очень неудобной, выскочил из машины, волоча за собой промостойку с надписью «Экскурсии на могилу великого русского поэта М. Ю. Лермонтова». Парень ловко разложил на стойке стопки билетов, распахнул ноутбук и врубил запись декламации стихотворения «На смерть поэта»:
Погиб поэт! — невольник чести —
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Не вынесла душа поэта
Позора мелочных обид,
Восстал он против мнений света
Один как прежде... и убит!
На фоне скорбного речитатива юноша тоном профессионального то ли зазывалы, то ли тамады приглашал учащихся колледжа, гостей города и всех желающих совершить научно-познавательную прогулку к месту захоронения великого поэта:
«Выезд через двадцать минут. В пути вам будут предложены прохладительные напитки и свежая пресса. Первая остановка ‑ дорожный указатель «Пятигорск ‑ 5 км»: девочки налево, мальчики направо. Вам будет предоставлена уникальная возможность принять участие в съёмке документального фильма о творчестве поэта!».
Из окна второго этажа высунулся взлохмаченный настройщик фортепьяно Ильич. Почесав камертоном затылок, он воззвал к агитатору:
— Побойся Бога! Святое место рядом! Какой такой Пятигорск в Сибири! Дурят народ всякие проходимцы! И вообще, Лермонтов похоронен в родовом имении Тарханы!
— Там его насовсем похоронили! А временная могила в Пятигорске была. Плохо в школе учились, дядя!
— Ладно, пусть в Пятигорске. А Сибирь причем?
— На Спасский тракт сгоняй да посмотри. Дорожный указатель на выезде из города стоит: Пятигорск — 5 км. Мемориальный комплекс «Могила М. Ю. Лермонтова — 5,5 км.».
— Ладно заливать: ночной клуб «Пять Горок» на повороте с тракта стоит! Что, одни дураки кругом что ли?
— Сам посуди: вчера на Центральном рынке работали — четыре экскурсии за день сколотил! — откровенно похвастался прохвост. — А здесь у нас ещё в рамках изучения творчества Михаила Юрьевича слёт археологов-любителей. Немного краски — и «Пятигорск из «Пяти Горок» готов! У каждого свой бизнес!»
Учёную беседу прервало появление тройки с бубенцами, влетевшей на двор. Ряженые цыгане с гитарами за незнанием подлинного цыганского фольклора самозабвенно заорали:
Мохнатый шмель
На душистый хмель,
Цапля серая в камыши…
Но голоса ряженых оборвались как по команде, так как в проломе стены показались недовольные физиономии цыган настоящих.
— Господа! — не смутившись конфузом с поддельными цыганами, проорал в микрофон с передовой тройки мужичонка в смокинге. — В наш город прибыл с презентацией своего нового блокбастера выдающийся режиссер современности Никита Сергеевич Суриков! Только в кинотеатре «Минимакс» — творческая встреча со съёмочной группой и премьерный показ! Поприветствуем господина Сурикова!
Вальяжный господин, сидевший на облучке рядом с кучером, привстал и слегка поклонился публике, приподняв щегольскую белую шляпу.
Однако долго удержать внимание народных масс режиссёру и его команде не удалось.
Под марш из оперы Джузеппе Верди «Аида» во двор педколледжа, браво маршируя, вступил симфонический оркестр в полном составе, играя на ходу. Арфу, литавры, рояль и другие громоздкие атрибуты лихо двигали на специальных тележках вместе с исполнителями специально обученные люди.
За оркестром плыла разноцветная толпа клоунов, жонглеров, акробатов, заклинателей змей с удавами на плечах и прочего циркового люда.
Двое на ходулях несли над толпой лицедеев транспарант: «Бродячий Китайский симфонический оркестр и цирк Тао Линя». Более мелким, но приметным шрифтом было приписано: «Всего один концерт в Чумской филармонии в поддержку забастовки местных коллег-оркестрантов. Играем классику на слух».
Учёный цирковой медведь как-то сразу почувствовал симпатию к Режиссёру и, расталкивая толпу зевак, словно ледокол, двинулся к последнему брататься, широко разведя лапы.
Но заключить в объятия Никиту Сурикова топтыгин не успел.
Перед носом животного со свистом пролетела стрела с ярким оперением, выбившая камертон из руки всё ещё глазеющего из окна настройщика.
Окрестности огласились воинственными криками. Люди в красных кафтанах с кремневыми ружьями и пиками ожесточённо нападали на граждан в белых домотканых рубахах, лихо отстреливавшихся из больших луков.