Когда она в первый раз увидела Монкер и нависающую над ним гору, Дайана О'Ши почувствовала, что она дома.
Глава 5
Лето 1988
– Фэйбл, что случилось? Ты промокла до нитки. Где ты была? Мы ведь тебя искали. Эта ужасная женщина хотела сфотографировать нас всех троих. Твой отец наконец-то избавился от нее, но не раньше, чем рассказал ей все семейные скандальные истории, которые смог вспомнить… О! У тебя даже в волосах дубовые листья!
Тирады моей мамы бесконечны, но абсолютно безвредны. Я была только рада, что она слишком много говорит и чересчур возбуждена, чтобы заметить, насколько я потрясена тем, что со мной произошло на горе Дайаны.
– Пойду, приведу себя в порядок к обеду.
Я окинула взглядом высокий холл, как будто видела его впервые, глазами другого человека. Какое впечатление произвела на Дайану эта лестница, привезенная из Луизианы? А огромная, в тысячу свечей люстра? Я закрыла глаза, пытаясь представить, что бы я чувствовала, приехав в Монкер в первый раз.
– Я дома.
– Что?.. Фэйбл! Сколько раз я просила тебя, пожалуйста, не разговаривай сама с собой, как будто вокруг тебя нет никого, с кем можно было бы поговорить! Ты так странно вела себя в этом году, как будто это горе касается только тебя.
Бледная, с голубыми прожилками вен рука матери описала в воздухе несколько кругов и, наконец, произвела белоснежный носовой платок, который она аккуратно приложила к глазам.
– Ты стала такой с тех самых пор… с тех пор…
– Мама, продолжай и скажи это вслух. Доктор Вэлкофф сказал в последний раз, что все мы должны называть вещи своими именами. Должны сказать, что она умерла. Селеста умерла, и нет, я не изменилась с тех самых пор. Точно так же, как и ты, и отец. Но все-таки я знаю, я чувствую, что что-то есть неправильное в том, что моя сестра умерла, а ты и отец…
Громоподобный голос моего отца заставил мою мать прекратить всхлипывать, а меня – остановиться на полуслове.
– Продолжай, Фэйбл. «А ты и отец» что?
Мой отец, когда не пытается произвести впечатление на того, от кого ему что-либо надо, может быть довольно устрашающим.
– Ты что, решила открыть практику по психиатрии без лицензии и без квалификации?
Я почувствовала, что мне на глаза наворачиваются слезы, с которыми я всегда боролась в присутствии Хэдли Мортона Деверье с тех пор, как обнаружила, что ему нравится заставлять людей плакать. Мы с отцом старые враги и ведем давнюю битву за душу моей матери.
– Я только говорила маме, что доктор Вэлкофф считает, что мы все запретили себе оплакивать Селесту после того, как ее убили, достаточно долго, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
Я смотрела ему прямо в глаза. Кроме цвета волос я унаследовала от отца только зеленые глаза. Может быть, это несправедливо с моей стороны, но мне никогда не нравились светловолосые мужчины. Возможно, это происходило потому, что тип моего отца (красавец-блондин) уже вызывал во мне легкое отвращение. Под маской сладкоречивого джентльмена-южанина (я всегда это чувствовала) лежит очень опасный слой льда.
Селеста и я, каждая по-своему, обнаружили этот слой и узнали о способности этого человека навсегда обрывать нежные чувства. Мой отец считает, что дети рождаются с одной целью – чтобы приносить славу своим родителям. Мы с сестрой не выполнили этой роли, с его точки зрения, по крайней мере, и в его сердце для нас не осталось больше места.
Было уже слишком поздно уходить от стычки, в которую отец втянул меня, поэтому я просто приняла бой.
– Ты сразу же бросился в политику, а бедной маме пришлось самой справляться со светскими обязанностями.
Я махнула в ее сторону рукой, и она вздрогнула, как будто подумала, что я собираюсь ударить ее. Мне захотелось закричать, но я сдержалась.
– Посмотри на нее! Она похудела почти на тридцать фунтов[7] и живет только на валиуме и водке. Ради Бога, папа, ты же убиваешь ее!
«То же самое ты бы сделал и со мной, если бы я не была такой же сильной, как и ты!» – подумала я.
Казалось, отец услышал мое невысказанное обвинение. Он презрительно поджал губы.
– Твоя мать – сильная женщина. Половина ее семьи погибла трагически, когда она была еще ребенком. Она не из тех, кто только и знает, что хныкать. Ну, ладно, хватит! Теперь, если ты сможешь привести себя в порядок за полчаса, я приглашаю тебя присоединиться к нам на коктейль. Придет судья Пэрриш со своим молодым, но многообещающим сыном-юристом. Я уверен, Ламонт гораздо умнее этих музыкантов, которых ты, кажется, предпочитаешь таким, как мы.