Руки Ройса застыли у меня на талии.
– Что ты ему ответила?
– Я сказала: да, я встречалась с тобой случайно, по-соседски, но нет, я не была у тебя дома.
– И это все?
Я чувствовала его напряженность, и она удивила меня. Меня, вообще, должно было бы удивить очень многое, но я была молода и неопытна.
– Да нет. Я надеялась, что то, что я ему сейчас скажу, не рассердит его.
– Отец попытался поговорить со мной о тебе, но не добился особого успеха. Тогда он рассердился и сказал, что сам порасспрашивал кое-кого о нашем «загадочном соседе».
Ройс сидел, не шелохнувшись.
– И что же он узнал?
– Он сказал, что есть что-то очень странное в том, что он ничего не сумел узнать о человеке, у которого хватило денег, чтобы переехать в нашу округу. Он еще сказал, что слышал о том, что кое-кто хочет заняться в Теннесси рэкетом на скачках, и может быть, именно за этим ты сюда и приехал.
Напряжение Ройса как рукой сняло, и он громко засмеялся.
– Ну что ж, для меня это облегчение, что он считает меня частью какой-то преступной группировки, а не простым плутом, который пытается втереться в ваше общество.
Я не могла не задать вопроса, который терзал меня с тех пор, как я впервые встретила Ройса.
– Ну, а что же ты все-таки здесь делаешь, Ройс?
Он колебался всего минуту, а потом притянул меня к себе и поцеловал.
– В данный момент я пытаюсь соблазнить одну молодую женщину с большим будущим в кантри-музыке, если то, что я слышал, правда. Ведь «Ты так одинок» стала повсеместным хитом, так?
– Ну, не очень-то это большой хит, хотя Харрисон говорит, что теперь моя следующая песня тоже может пойти.
– Рад за тебя. Но в данный момент я хочу узнать тебя с другой стороны.
Я не могла запретить ему сделать то, чего я хотела точно так же, как и он. У меня просто не было причин сказать «нет» этому мужчине, перед которым просто невозможно было устоять.
Да и потом, я ведь была влюблена. Когда-нибудь это все равно должно произойти, так почему не с Ройсом?
Потом он был очень нежным и вытер слезы, катившиеся по моим щекам, хотя я даже не заметила их.
– Прости, любимая. Я бы ни за что не сделал тебе больно.
Он целовал меня снова и снова и шептал те нежные слова, которые каждая женщина хочет услышать в такой ситуации. Я обняла его и закрыла глаза от лучей заходящего за гору Дайаны солнца.
– Я просто не могу поверить тому, что ты мне говоришь, Фэйбл. Ты не едешь с нами в Атлантик-Сити, не собираешься быть с семьей в самый важный день в жизни твоей сестры?
Яичница с беконом застряла у меня в горле и не хотела двигаться дальше.
– Я только что сказала тебе, папа. Когда я вернулась вчера…
– А где ты была, кстати? Мать сказала, что ты не придешь к ужину, но я не слышал, чтобы ты вообще возвращалась этой ночью.
– Да, меня не было. Но я уже взрослая, черт возьми!
– Не ругайся, Фэйбл. А теперь все же скажи мне, почему ты считаешь, что ты не можешь поехать со своей семьей и быть с нами вместе там, где произойдет самое, может быть, важное событие в жизни твоей сестры.
Я раздраженно бросила на стол салфетку.
– Да я пытаюсь тебе объяснить, черт возьми! У меня тоже есть своя жизнь, хотя никто из вас этого еще не заметил! И завтра на десять часов утра у меня назначена запись. Вот о чем был этот звонок. Харрисон хочет, чтобы мы все это закончили вовремя, чтобы выпустить пластинку до июньской ярмарки. Он считает, что одна моя новая песня имеет все шансы на то, чтобы…
– Харрисон?
– Харрисон Джад. И нет, ты его не знаешь, так же как не знаешь никого из «Мьюзик Роу», потому что они не записаны в твои идиотские клубы или…
Я встала и налила себе еще чашку кофе, выплеснув почти половину на льняную скатерть, когда садилась обратно за стол. Глаза у меня покраснели от бессонной ночи, я это знала. А звонок Харрисона Джада в восемь утра разбудил меня вскоре после того, как мне все же удалось уснуть. Отец внимательно разглядывал меня, прищурив глаза. Интересно, что бы он сказал, если бы я сейчас дала ему правдивый отчет о том, как его младшая дочь провела сегодняшнюю ночь?
– Да ладно, не важно. Я просто не могу поехать, вот и все. Селесте на это наплевать. Маме тоже. Я им никогда не была нужна. Как, впрочем, и тебе.
– Значит, ты думаешь, что твоя ничтожная карьера в этой кантри-музыке важнее, чем возможность твоей сестры завоевать самый главный титул Америки?
Я посмотрела отцу прямо в глаза и сказала самым медленным, самым холодным и самым ядовитым тоном, на который только была способна: