Искушение было велико. Рядом с Харрисоном я чувствовала себя желанной, а такого у меня еще никогда в жизни не было.
– Не могу. Извини.
Мы вернулись на вечеринку, чтобы пожелать всем веселого Рождества. Я раздала несколько автографов, и мы ушли. Харрисон отвез меня домой, но отказался от моего приглашения войти.
– Не думаю, что твой отец примет меня как часть вашей семейной традиции.
Я стояла на веранде и восхищалась прекрасным видом, как бы сошедшим с рождественской открытки. Я вспомнила поцелуи Харрисона, и в моей голове начала рождаться новая песня – «Будь моей девушкой».
Отец и мама ждали меня в гостиной, где сверкала украшениями огромная елка, и весело потрескивал огонь. Мы с отцом ладили в последнее время, в основном потому, что я почти постоянно мило улыбалась ему и придерживала свой язык. А сегодня он даже сказал, что я превращаюсь в «благовоспитанную молодую южанку».
Я не была так уверена, что превращаюсь именно в это, но не стала начинать спора в такой на редкость приятный день. Обмен подарками тоже попадал в категорию приятного. Отцу очень понравилась вещица из сниатита, которую я нашла в одном антикварном магазине для его коллекции. Мама была просто в восторге от старинных сережек с опалом. Я тоже достаточно охала и ахала над набором серебра времен Франциска Первого в коллекцию, которую родители начали собирать еще со дня моего рождения. В общем мы все вели себя очень хорошо, несмотря на то, что каждый чувствовал отсутствие Селесты, которая каждое Рождество пела для нас под аккомпанемент своей арфы.
Я привела Азалию, чтобы вручить ей большую сумму денег – наш ежегодный подарок ей к Рождеству. Я засмеялась над тем, как она рассматривала все тот же старый красный чулок, трясла его и прислушивалась.
– С Рождеством, Пруди! – сказала я. – Теперь, когда у тебя есть свой дом, тебе это очень пригодится!
Все удивленно уставились на меня, и я поняла, что снова спутала эпохи.
– Это… это была шутка. Азалия, если у тебя еще остался тот фруктовый торт, я бы съела кусочек с кофе.
Мама тоже захотела торта, а папа решил выпить бренди. Маленький неловкий момент прошел.
Не знаю, что меня разбудило в эту ночь, но я проснулась, ощущая на коже знакомые уже мурашки.
– Так, – сказала я себе, вставая, чтобы закрыть окно. – В комнату налетел снег, и не нужно так волноваться по этому поводу.
Я выглянула в окно. Лунный свет заливал окрестности. Глядя на Луну, я произнесла:
– Даже не думай об этом, головка сыра, ты не выманишь меня наружу!
Тогда я и увидела это: тень, передвигающуюся по горе. Ни развевающейся сорочки, ни развевающихся волос, только тень. Я закрыла глаза и досчитала до десяти.
Все исчезло.
– Так. У меня галлюцинации! На этот раз мне действительно следует забраться в постель.
Я услышала, как наши старинные часы пробили два раза, и накрыла голову подушкой. Кто-то говорил мне, что именно в это время все твои страсти собираются вокруг тебя.
Я закрыла глаза, пытаясь представить себе огромный сладкий торт. Не помогло.
Достав из шкафа лыжный костюм и теплые ботинки, я на цыпочках спустилась вниз.
Фонарик был на своем обычном месте, у черного хода. Луна все так же освещала гору, но я все равно взяла его с собой. Если там наверху была Диди – она не причинит мне вреда. Но дело все в том, что я не знала, кого я там найду.
Я начала подниматься на гору Дайаны. Кто будет ждать меня там? Почему-то весь мой страх улетучился, и я пошла быстрее.
Глава 14
Рождество 1862
– Андрэ! О Боже!
Дайана увидела изможденного человека в оборванной одежде и испуганно вскрикнула. Ей хотелось бросится к нему, обнять его, но она не посмела.
– Сколько дней ты уже ничего не ел?
– Слишком долго, но кто сейчас ест вдоволь в Монкере?
– Андрэ, тебе опасно здесь находиться из-за твоей противоблокадной деятельности! Говорят, они собираются атаковать Мюрфресборо. Это недалеко отсюда. Тебя не должны здесь видеть!
– Не увидят. Я привык красться по темным местам. Они контролируют реку, Диди. Эти ублюдки хотят, чтобы мы умерли с голоду.
Дайана тоже устала от войны, но она была так рада видеть Андрэ живым. После того, как Жан Поль был ранен, она одна управляла Монкером.
– Бедный Жан Поль, он так расстроен из-за того, что не может воевать! Он такой храбрый, Андрэ! Он постоянно страдает от боли из-за этой пули. Она так близко от позвоночника! Но доктор Коллинз говорит, что не может сделать ему операцию, потому что у него нет ни медикаментов, ни инструментов. Но, Андрэ, ты ведь так и не сказал мне, что ты здесь делаешь. Ты не должен так рисковать собой. Мы сами позаботимся о Монкере.