Булат улыбнулся еще шире.
— Да как-то и раньше без тебя обходились! — ответил он.
Гнев окрасил щеки Аскольда в пунцовый цвет. Он затрясся, как осиновый лист, уронив руку на пояс, где висел короткий меч. Булат проследил за движением его руки и резко повернувшись спиной, направился к выходу.
Аскольд схватился за рукоять меча, дернул на себя, да так и застыл, не в силах сделать то, что собирался.
— Прощай, княже! — только и произнес воин и даже не обернувшись, покинул покои.
— Ты пожалеешь! — закричал ему во след Аскольд, но Булат продолжил свой путь к выходу из дома.
На дворе его ждала дружина.
Дубец первым заметил отсутствие княжеского подарка на поясе Булата. Вскинул брови, но при этом не казался сильно удивленным.
— А теперь мы едем домой! — сказал Булат и вскочил на коня.
— Вот так сразу, без отдыха? — спросили его.
Дубец сжал покатые бока своего скакуна и повернулся к остальным воинам.
— Какой может быть отдых, когда возвращаешься домой? — спросил он и оглянулся на своего предводителя.
В окне, на втором этаже княжьих хором, князь Аскольд провожал взглядом удаляющуюся группу всадников с Булатом во главе. Злость полыхала внутри него. Он смотрел им во след, пока они не скрылись из виду, и только после этого повернул свое лицо назад, туда, где на дубовом столе лежал меч, оставленный его бывшим послом.
Глава 10.
Хотя дни были еще жаркими, приближение осени и конца моего заточения, надвигалось неминуемо в легких прохладных вечерах, в волнении моря и это радовало мое сердце, которое рвалось на волю, уставшее от запретов и чужих взглядов. А особенно от внимания северянина и его невесты, загостившейся в городе и кажется, не собиравшейся возвращаться обратно к отцу князю.
Не могу сказать, что Гуннар сильно докучал мне, но и вниманием не обделял. Он держал свое слово и никоим образом не приставал ко мне, и мы с Нечаем продолжали жить в маленьком сарайчике, полностью на содержании северянина. Старик музыкант, сердце которого, как и мое рвалось прочь на волю, скучнел и кажется, стал выглядеть еще старше, хотя пробыли мы в городе едва ли меньше месяца. Приближался срок, когда Гуннар обещал дать мне долгожданную свободу, освободив от себя навсегда, и я ждала этого дня с нетерпением.
Я расцветала, вождь темнел лицом. Разные мысли, как я полагаю, посещали наши головы.
Все это время он не обделял меня вниманием и хочу признаться, делал все это так ненавязчиво, что будь мое сердце свободным, наверное, я обратила бы свое внимание на этого мужчину. Но так как все мои мечты и мысли были только о Булате, у вождя не было ни малейшего шанса.
Почти каждый вечер он заходил за мной и брал на прогулку вдоль красивой речки, что протекала за стенами города. Я порой задавалась вопросом, как на подобное реагировала красавица Лебедь, но затем перестала забивать себе голову такой ерундой. А еще были маленькие подарки — колечки, платья и прочие женские мелочи, которые я отказывалась принимать и просто складывала в одну большую стопку на дно деревянного сундука, чтобы после вернуть все дарителю. Лебедь видела все и все отмечала, но задиралась со мной редко, предпочитая сверлить злым взглядом. Будь я на ее месте, то давно бы уехала к отцу, но эта девушка была упорной и видимо поставила себе целью добиться расположения Гуннара любой ценой.
— Я скоро уеду, — думала я, — Он будет весь ее.
Гуннар умел быть обходительным и во время этих прогулок, от которых я не могла оказаться, то и дело, шагая рядом, но придерживаясь положенной дистанции, задевал меня рукой, когда что-то рассказывал, и всегда смотрел так, словно я одна была для него всем миром. Это не могло не льстит, да и внешне мужчина был привлекателен, и я почти простила ему то, что заставил жить в его городе до наступления осени.
Так продолжалось до тех пор, пока не произошел один случай, который перевесил чашу весов в пользу Гуннара и я смогла посмотреть на мужчину как бы со стороны.
В один из дней я шла вечером к колодцу, чтобы запасти на утро воды для умывания. В этот вечер Гуннар отсутствовал, сославшись на то, что ему предстоит обход границы, и он как глава своих людей не мог избегать своих обязанностей. В глазах северянина была грусть, когда он садился на коня. Я же провела его и отряд взглядом и направилась к колодцу, неся с собой два ведра.
Сумерки ближе к осени опускались быстрее. Закат заполз за горизонт, прячась за ним, как улитка в раковине и обратно я шагала в сером сумраке, наполнявшем воздух свежестью приближающегося вечера.