Она с отвращением покачала головой:
— Ох уж эта докторша! На что ей ни пожалуйся, хоть на головную боль, она тебе — «в больницу» да «в больницу»…
К нам приходило много беременных, хотевших знать, когда им рожать. Тут я помочь могла. Я ощупывала им живот, прослушивала стетоскопом и высказывала свои соображения. Я любила эту часть работы. Постепенно я все больше успокаивалась. Я помогала своим, я могла смеяться с ними и чувствовать, что я дома. Здесь я была счастлива, мне казалось, что ничто не может навредить мне.
Конечно, в подсознании у меня еще коренились страхи. Я бежала из Маджхабада и, по сути, исчезла. Но узнать, где я скрываюсь, несложно — краткий просмотр больничных записей показал бы, где находится моя деревня. Но я не особенно задумывалась над этим. Я отчаянно пыталась оставить беды и ужасы позади. И именно брак стал для меня залогом прекращения моей добровольной изоляции.
Теперь я знаю, что замужество — это не конец, это просто начало чего-то другого. Но на том этапе моей жизни я ощущала неразрывную связь с нашими традициями, и мне казалось, что ничего не может быть важнее брака. После ужаса и чувства вины за совершенное надо мной надругательство замужество было для меня возрождением к новой жизни. Но в то же время мне казалось, что надо мной висит смертный приговор. Я не знала, известна ли Шарифу вся правда, и боялась, что и эту новую жизнь у меня отнимут.
Некоторое время я колебалась, стоит ли открывать ему мою тайну, понимая, впрочем, что такое скрыть не удастся. В глубине души я знала, что должна рассказать Шарифу обо всем. Я бы дождалась его возвращения в Судан и попросила принять меня такой, какая я есть, — жертва изнасилования, опозоренная женщина, но все равно женщина.
А пока я буду надеяться и молиться о начале совместной жизни здесь, в нашей стране. Я мечтала о семье, о детях, о той самой жизни, которая казалась мне потерянной после случившегося кошмара. Я мечтала о счастье, о любви мужа и детей. Я мечтала о том, как мои родители станут бабушкой и дедушкой, о том, какая это будет радость. Я грезила мечтой, которой помог исполниться мой любящий отец.
Но, увы, вскоре от моей мечты не осталось даже осколков.
22
Дьявольские всадники
Они напали на нашу деревню через пять месяцев после моего возвращения из Маджхабада. Это случилось утром 23 декабря, всего за два дня до праздника, который я теперь знаю и отмечаю, — до Рождества. Я помогала маме готовить асиду. Отец, братья и сестренка сидели рядом, ожидая завтрака, прежде чем отправиться в поля или в школу.
Всматриваясь в кастрюлю, я помешивала кашицу и следила за ее консистенцией. Слишком густо — и она будет прилипать ко дну; слишком жидко — и ее нельзя будет зачерпывать пальцами. Издалека я услышала странный звук — слабое гудение в воздухе. Непонятное «чоп-чоп-чоп» сделалось громче, и я навострила уши. Должно быть, это самолет, но ничего похожего я прежде не слыхала.
Ребятишки высыпали на улицы, возбужденно подпрыгивая и указывая в направлении шума. Я слышала, как они распевают: «Хаваджат! Хаваджат! Хаваджат!» Они хлопали в ладоши и приплясывали под «чоп-чоп-чоп». «Самолет номер три! Самолет номер три! Самолет номер три!» Я улыбнулась при мысли, что дети по-прежнему поют песенки, которые маленькой пела и я. «Самолет номер три! Самолет номер три! Самолет номер три!» Откуда мы это взяли, удивлялась я. И почему мы всегда предполагали, что в самолете полно хаваджат — белых людей?
Я вернулась к кастрюле. Пора было подавать асиду. Передо мной стоял поднос, с которого мы все будем есть кукурузную кашицу. Я видела, что отец поднялся на ноги. Он вглядывался вдаль, прикрывая глаза от восходящего солнца. Странный шум становился все громче — «чоп-чоп-чоп» звучало как будто рядом с деревней.
Я слышала, как дети перекликались: «Самолет с веером! Самолет с веером! Самолет с веером!» Так мы называли вертолеты.
Теперь отец мог разглядеть воздушные суда. В солнечном свете приближалась эскадрилья из пяти вертолетов. Отец силился четче рассмотреть их. Он не был уверен, но ему показалось, что вертолеты окрашены в унылый защитный цвет.
Атмосфера в деревне уже менялась. Люди начали ощущать: что-то не так. Чувствуя растущие напряжение и панику, я подняла взгляд от подноса с завтраком и вскочила на ноги. Мы смотрели на приближавшуюся воздушную армаду, пытаясь точнее определить, куда она направляется.
Внезапно ведущий вертолет снизился над деревней, и череда ярких вспышек и клубов дыма вылетела из-под его коротких прямоугольных крыльев. Через мгновение хижины под ним взорвались, в воздух полетели грязь, солома, ветки и куски окровавленной плоти. Я не могла поверить своим глазам. Я сказала себе, что они сыграли со мной шутку, что такого не может быть. Но если сердцем я отказывалась в это верить, умом понимала, что все вполне реально.