Бабуля говорила, что, когда мы накопим достаточно, нужно будет купить золото. Она называла золото тибри — казна. Тибри надлежало дорожить.
— Продавай что угодно, но не свое золото, — наставляла она нас. — Если золото уйдет, оно никогда не вернется.
Как только Омер достаточно подрос, он получил крошечный деревянный меч, который носил на привязи на талии, и маленький деревянный кинжал, прикрепленный к спине. Этот мальчик был готов сражаться с кем угодно, независимо от возраста или роста противника. Ссорясь с Мохаммедом, Омер набрасывался на него с мечом. Он набрасывался даже на меня, хотя я была намного старше. Остальное время он проводил лазая по крышам хижин, карабкаясь по деревьям, убегая с нашего двора, теряясь и чиня всяческие неприятности.
Мо всегда был добр ко мне, но Омера, пожалуй, я любила больше. Всякий раз, когда на меня нападала охота к приключениям в лесу или хотелось полазать по деревьям, он никогда не отказывался составить компанию. К тому же Омер был единственным, на кого я могла положиться, когда мне приходилось туго. Он был моим маленьким защитником.
Не только я ценила боевой дух Омера. Отправляясь на деревенский базар продавать кур или коз, бабуля неизменно брала его с собой. С самого раннего возраста Мо начал следовать примеру Омера, поэтому всегда увязывался за ним. Если бабуля вступала в спор или потасовку, Омер сражался наравне с ней, но Мо мчался домой.
— Быстро, быстро! Пойдем, пойдем, — хныкал он, — бабуля и Омер — там ссора! Давай быстрее, иди помоги!
Всякий раз, когда мы устраивали шуточные бои, я брала Омера в свою команду. Мы боролись или сражались на самодельных деревянных мечах. Существовало только одно правило: делай всё, что хочешь, чтобы победить — хватай противника за волосы, бросай на землю, пинай в живот, заворачивай руку за спину, — только не бей в лицо. Обычно мальчик выступал против мальчика, а девочка — против девочки. Но порой мы, девочки, дрались с мальчиками, просто чтобы доказать, что стойкостью не уступаем им.
Шрамы на ногах и руках Омера свидетельствовали, что он поистине крепкий орешек. Всякий раз, когда он с кем-то дрался, дело кончалось ранами и слезами противника, а потом родители того приходили к нам домой жаловаться. Мама рассыпалась было в извинениях, но бабуля приказывала ей помолчать. Только трусы просят прощения, утверждала она. Мама боялась, что соседи поколотят Омера, если не услышат извинений. Бабуля же говорила, что если соседские дети не хотят, чтобы их укладывали на лопатки, то нечего им лезть в потасовки.
Я знала, что драки — не женское дело, но тем не менее чувствовала, что девочка должна уметь постоять за себя. В любом случае мне, как старшей, частенько приходилось ввязываться в драки из-за Мо. Но отец всякий раз огорчался, узнав, что я дралась. Полагаю, он опасался, что во мне слишком много от бабули и что я в конечном итоге вырасту такой же горячей и злющей, как она.
— Почему ты так часто дерешься, Ратиби? — спрашивал он. — Пусть твои братья дерутся. Если ты будешь так махать кулаками, люди скажут, что ты буйная, взбалмошная девочка.
— Я дерусь не потому, что мне это нравится, абба, — отвечала я. — Просто я защищаюсь.
На самом деле драться мне действительно нравилось, и я знала, что во мне было достаточно горячего бабушкиного духа, чтобы в этом преуспевать. Я сказала это лишь для того, чтобы утешить отца. Мне хотелось, чтобы он продолжал верить, что я хорошая, благонравная папина дочка.
Омер же, напротив, довольно открыто нарывался на неприятности. Рядом с деревней были поля, в которых мы выращивали сорго, кукурузу и кунжут. Отец нанял нескольких парней, чтобы ходить за скотиной, но бабуля настояла, что пищу для себя мы должны выращивать сами. Мы ждали начала дождей, прежде чем приступить к посеву, и каждому из нас, детей, полагалось посеять по три или четыре ряда сорго и кукурузы.
На следующий день после первых дождей мы отправились в поля. Бабуля отсчитала для нас по равной порции семян. Сперва мы острыми копалками проделали во влажной земле ряды отверстий. Затем каждый пошел вдоль своего ряда, бросая по два-три семечка в ямку и притаптывая влажную землю босыми ногами. В конце посева ноги жгло, они опухали, и нужно было их отскрести и дать им отдохнуть.
Перед тем как покинуть поля, мы делали джахуб кададж — пугало. Мы срезали две палки — одна чуть короче другой, — связывали их крест-накрест и втыкали в землю ту, что подлиннее. А потом напяливали на них лохмотья и повязывали на голове пугала старый тюрбан. Когда задувал ветер, джахуб кададж казался бегущим по полю человеком, и это отпугивало птиц.