— Ну перестаньте, я ела хлеб и фрукты в грузовике…
— Ты думаешь, что проживешь на этом! — воскликнула мама. — Такая худая, такая худая…
Я пожала плечами и рассмеялась. Не еды мне не хватало, а учебы, моей чудесной учебы в университете, которая так неожиданно оборвалась. Именно поэтому я стала такой худой и заморенной. Тем не менее мама и бабуля хотели что-то сделать для меня и не могли придумать ничего лучше, чем накормить. С отцом мы побеседуем потом, и основательно. Я знала, что он все поймет.
— Возьми деньги и отвези ее на базар, — сказала мама отцу. — Купи ей тарелку мяса. Ей нужно мясо, она должна восстановить силы.
Отец сделал мне большие глаза и поспешил в хижину за деньгами. Потом он пошел заводить лендровер, но я сказала, что предпочла бы пройтись. Прогуливаясь по деревне, я подробно рассказала ему о случившемся. По лицу его пробежала тень. Во всех университетах начались проблемы, сказал он, а бывали случаи и похуже.
Мы направились в ресторан на деревенской базарной площади. Это было незатейливое, простенькое местечко: деревянные подпорки, увенчанные крышей из сухой травы. Мясо готовили в передней части гудевшего от мух заведения на открытом огне — в очаге горело исполинское бревно. Я заказала тарелку слегка обжаренной верблюжьей печени — мое любимое блюдо. Если пытаться жарить ее до готовности, она будет твердой как камень, поэтому ее нужно есть практически сырой. Мы уселись за столик и приступили к еде: острому мясу со свежим луком и салатом чили.
Понизив голос, отец наклонился ко мне через стол. Мой кузен Шариф — тот самый молодой человек, который много лет назад доставил меня домой со свадьбы на своей ослиной повозке, — учился в другом хартумском университете. И этот университет тоже был закрыт, но студенты в знак протеста вышли на улицы. Полиция разогнала демонстрантов, избив студентов и многих загнав в реку. Масса людей утонули.
С Шарифом все в порядке, заверил меня отец, но его арестовали и подвергли допросу, а это означает, что теперь он под подозрением. Секретная полиция завела на него дело, а это не шутки. Несколько раз Шариф ездил на юг страны, объяснил отец, чтобы увидеть своими глазами подлинную суть войны. Он даже встречался с лидером повстанцев, доктором Джоном Гарангом[8].
Шариф хотел выяснить, могут ли студенты принять участие в борьбе в Хартуме. И если да, то какую поддержку может предложить доктор Джон. Я была поражена. Доктор Джон — легендарный лидер южных чернокожих африканских народов. Как вышло, что Шариф, деревенский мальчик с ослиной повозкой, вращается в таких кругах? Он старше меня и дольше учился в университете, и тем не менее это был довольно крутой поворот для парня из глубинки.
Теперь отец и вся семья Шарифа беспокоились, как бы его арест не побудил секретную полицию провести более тщательное расследование: в результате этого могут обнаружиться его контакты с лидером повстанцев и визиты в лагеря доктора Джона. И тогда Шарифу конец.
Покончив с едой, отец оставил меня в кафе наслаждаться сладким мятным чаем, а сам пошел подобрать первостатейных коз для бабули. Здоровье у нее было уже не то, что прежде, и отец рассчитывал, что пара славных животных может укрепить ее дух. Мятный чай подали вместе с коробкой сахарных кубиков. Я взяла три и бросила их в стаканчик. Они лежали поверх листьев мяты, медленно растворяясь. Глядя, как они тают, я размышляла, что, собственно, происходит с нашей страной.
По пути через Хашму мне несколько часов пришлось ждать грузовик, и я пошла проведать свою старинную однокашницу Мону. У нее уже была маленькая дочка, и Мона была очень счастлива, но со страхом в голосе поведала мне, что в их части города рыскали солдаты, принуждая мужчин сражаться за джихад. Ее муж скрывался в родной деревне, оставив бедную Мону с ребенком.
И вот теперь Шариф. Мой деревенский кузен вырос в молодого человека, мечтающего возглавить восстание. Как совершилась такая перемена? И что это за страна, где университеты — места, предназначенные для приобретения знаний, — сделались благодатной почвой для вооруженного восстания? Отчасти я гордилась Шарифом, и мне было безумно интересно, каким он может быть сейчас. Наверняка он сильно отличается от мальчика в белом одеянии, который так настойчиво предлагал доставить нас домой в своей ослиной повозке. Возможно, когда-нибудь я это узнаю.
Размышляя о риске, которому подвергся Шариф, я отчасти чувствовала себя виноватой — виноватой в том, что ничего не делала, чтобы противостоять тем, кто разрушал нашу страну. Когда они закрыли университет, я сбежала домой, в деревню. А другие студенты? Пытались ли они сопротивляться? Я что же, бросила их? Я продолжала внушать себе, что борьба — не мое дело, что я женщина, а вся эта политика и война — для мужчин. И что еще более важно, мой приоритет — учеба. Я не собиралась отказываться от нее только потому, что кучка психопатов дорвалась до власти в стране.
8
Джон Гаранг де Мабиор (1945–2005) — вице-президент Судана, лидер Народной армии освобождения Судана (