Мой научный руководитель на последнем курсе, арабский ученый, пытался меня ободрить. Он сказал, что я иду на высший балл. Я посещала лекции все до единой, и он знал, что у меня все будет в порядке. Сокурсники, пропускавшие лекции, привыкли полагаться на то, что могут списать их у меня.
Три недели финальных экзаменов, следовавших один за другим, были адом. К концу я была совершенно измотана, но не сомневалась, что сдала хорошо. Оставался только устный экзамен — виве.
Виве — нечто вроде интервью один на один, и я знала, что от нее зависит, получу ли я высшую оценку. Представ перед моим руководителем и приглашенным экзаменатором, я была уверена, что они поддержат меня веской рекомендацией. Экзаменатор задал несколько вопросов, на которые я легко ответила. Затем он повернулся к моему руководителю и спросил, все ли лекции я посещала. На мгновение мой руководитель замешкался, бросил на меня быстрый взгляд и ответил:
— Боюсь, что это единственная область, где студентка не отличилась. По правде говоря, она много раз пропускала занятия. Как ее руководитель, я изучил этот вопрос и выяснил, что это касается всех лекций.
Я стояла как громом пораженная, отказываясь верить своим ушам. Всего лишь месяц назад мой руководитель поздравил меня с отличной посещаемостью и призвал стараться изо всех сил. И вот он с три короба наврал экзаменатору. Тот пристально смотрел на меня, но я поняла, что не дождусь ничего, кроме презрительной усмешки.
— Профессия врача — это огромная ответственность, — сказал он. — Собственно, даже не знаю, какая другая специальность может налагать такие серьезные обязательства. Вы учились спасать человеческие жизни. Вы должны убедиться, что владеете своим предметом от и до. Непосещение лекций — серьезное дело.
— Но я… Я посещала, — ответила я, в замешательстве глядя на своего руководителя. — Я посещала. Я ходила на все лекции. Честное слово, я не могу вспомнить ни одной пропущенной…
Я видела, как экзаменатор наклонился к своему столу и что-то набросал на моей виве.
— Ваш долг как врача — не только отстаивать жизнь, — сказал он, не глядя на меня. — Вы также должны быть честной. Спасибо, мисс Башир, ваша виве окончена. Вы свободны.
Я повернулась, чтобы выйти из комнаты. Потянувшись к дверной ручке, я почувствовала, как горячие слезы ярости колют мне глаза. Как только я вышла, друзья обступили меня с расспросами. Рания утерла мне слезы и попыталась успокоить. Ее виве была следующей. По крайней мере, теперь она знала, чего ожидать.
— Твой научный руководитель — трус, — сказала Рания, ободряюще обнимая меня. — Трус и лжец. Ни у кого нет лучшей посещаемости, чем у тебя. Все это знают. Ты понимаешь, в чем дело? Это их способ позаботиться о том, чтобы ты не получила высшую оценку. Экзаменатора назначило правительство, а твой руководитель боится его, вот и все.
Некоторые студенты согласились с ней. Восстание дарфурцев охватило всю страну — так как можно было позволить мне, дарфурке, стать одной из лучших студентов года? В моей виве я была отмечена как лгунья и прогульщица — вот как они меня в переплет взяли. В конце концов я все-таки закончила университет, но со средней оценкой. Неудивительно: это было предсказуемо, но я по-прежнему чувствовала себя обманутой и преданной, словно система и страна ополчились против меня лично.
Вопреки тому, о чем я так часто мечтала — получить медицинскую степень в сиянии счастья и славы, — всё вышло печально и безнадежно. Мои родители даже не приехали на выпускной вечер. Сама я тоже не пошла и отправилась домой в тот же день, как узнала результаты. Мало кому мне хотелось сказать «прости». Прощание с Ранией вышло очень эмоциональным, с Далией — довольно теплым. Но по-настоящему я думала лишь о том, чтобы добраться до дома и убедиться, что там все в порядке. Для меня это было самым важным.
Вместе с дюжиной других студентов из Дарфура — загава, фур и прочими — я поездом отправилась обратно в Хашму.
Со мной поехал и Ахмед, студент и дарфурский политический активист. Мы всю дорогу проговорили о том, как боимся за наши деревни и наши семьи. Страх, словно едкая кислота, разъедал нас. Мы безостановочно обсуждали войну и борьбу, гадали, кто же победит. Каждый из нас молился, чтобы в его деревне не было боев.
Мы все надеялись на лучшее, в душе боясь самого худшего.