Мо пожал плечами:
— Ну а ты что собираешься делать? Что ты сделаешь, то и я.
— Я собираюсь драться, — сказала я ему. — Мы все собираемся драться. Я, ты, абба, бабуля — мы все. У нас нет выбора.
— Хорошо, я останусь и буду драться, если вы захотите.
— А если не будешь, придут арабы и отнимут твой новый велосипед! — поддразнила его я. — Как ты на это посмотришь?
Отец недавно купил Мо и Омеру новенькие велосипеды — ездить на фермы и присматривать за скотом. Мало кто в деревне мог похвастаться велосипедом. Это был поистине знак высокого статуса. Пожалуй, только при мысли, что арабы могут умыкнуть его велик, кроткий Мо решился бы вступить в бой. Но на самом деле этими подковырками я пыталась подбодрить его: уж очень растерянным и испуганным он казался.
Весть о набеге распространилась по деревне как лесной пожар. Наступательные бои были еще далеко от нашего района, но все же чувствовались до ужаса реально. Мужчины разобрали то немногое оружие, которое у нас имелось, — несколько охотничьих ружей, унаследованных от дедов. Некоторые из этих раритетов даже не действовали, тем не менее их владельцы со свирепым видом прочесывали окрестности деревни. Были отточены загавские ножи и мечи, а факиры наделяли специальные хиджабы силой, призванной сделать их владельцев неуязвимыми для пуль.
Несмотря на атмосферу надвигающейся войны, жизнь продолжалась. Для меня это означало распределение на место годичной стажировки. Предполагалось, что Министерство здравоохранения вышлет мне письмо с направлением в одну из университетских клиник. Три месяца я ждала инструкций, но ничего не было слышно. Сначала я проводила время в своей импровизированной врачебной приемной, но в конце концов поток пациентов истощился. Либо я излечила все болезни, которые способна была излечить, либо люди потеряли веру в меня.
Но вечно так продолжаться не могло. Я поделилась своим беспокойством с отцом. Отчего бы мне не вызваться работать в больнице в Хашме, предложил он. Тогда, возможно, вся семья переедет в город и избавится от нависшей над нами опасности.
Отец разрывался между преданностью деревне и страхом за семью. Если мы собираемся переезжать в Хашму, сказал он, тебе придется уговаривать маму и бабулю. Там у нас оставался дом, и это облегчило бы переезд. Тщательно выбрав момент, я подступила к матери. Попытка оказалась не слишком удачной.
— О, так ты хочешь кожу сменить? — осведомилась мама. — Хочешь забыть свои корни, отвернуться от того, кто ты есть?
— Что ты имеешь в виду? — задала я встречный вопрос.
— Хочешь, чтобы мы жили в арабском городе, среди арабов? Тех самых людей, которые пытаются нас убить?
— Да нет же. В городе живут разные племена. И к тому же мы ведь только на время…
— Ты это бабушке скажи. Иди и скажи ей, что хочешь бросить деревню как раз тогда, когда мы тут всем нужны. Ты ведь выучилась на врача, ты можешь помогать своим!
— Послушай, ты всегда жила только здесь, в глуши. Ну чем плохо переменить обстановку? Ты ведь даже попробовать не хочешь! Ты не знаешь, как там люди живут.
В глазах матери вспыхнул гнев.
— Говорю же тебе, иди и потолкуй с бабушкой! Ты хорошо меня слышишь? Вы все думаете, что я простушка, — ну так иди и испробуй свои доводы на ней.
Я знала, что без поддержки матери никогда не сумею убедить бабулю покинуть деревню, и отказалась от этой идеи. Но через несколько дней я услышала, как мама говорит об этом с Ашей, одной из своих лучших подруг. Я терпеть не могла Ашу, страшно ограниченную и консервативную. Они болтали через изгородь. Мама сомневалась — была ли она права, отказываясь переезжать в город.
— Знаешь, она думает, что там будет безопаснее, — нерешительно рассуждала мама. — И она может работать врачом в больнице.
— Ах, ты сильно ошибаешься, — сказала Аша. — Твоя дочь хочет, чтобы ты повсюду за ней хвостиком ходила! Это неправильно.
— Ты так думаешь?
— Сама посуди, твоя дочь уехала в большой город и слишком долго там прожила. Слишком много городской жизни. Слишком много книг. Она стала слишком взбалмошной.
— Да с чего ты это взяла?
— Ты знаешь, что такое город. Там никто не имеет представления о своих соседях; там едят в одиночку. Человек умрет, а на похороны никто не приходит. Не сможешь ты так жить. Ты с ума сойдешь. А твоя дочь думает, что это нормально? Да брось ты.
— Может статься, ты и права…
— Помнишь те похороны в Хашме? Помнишь? Ни один из соседей не удосужился явиться. Ни один. Без деревенских не было бы никаких похорон. Ты хочешь совершить ту же ошибку, что и они, и всё из-за сумасбродных затей твоей дочери?