Она взглянула на меня с подозрением:
— Я и раньше все это слышала. Ты кто?
— Я новый доктор. Меня послали сюда из большого города.
Она фыркнула:
— Ты — доктор! Совсем зеленая девчонка… Все ты врешь. Настоящий доктор — это старик с седыми волосами, в очках.
— Нет, правда, я доктор.
— Никакой ты не доктор! Студентка ты, тебя сюда прислали опыты на нас ставить! Слышать ничего не хочу. Поди прочь! Не приставай ко мне!
Я не нашлась что сказать. Макка ободряюще сжала мне руку:
— Ах, доктор Халима, не волнуйтесь! Она ведь очень старая. А вы знаете, какие они, старики. Она вечно с нами пикируется, а через минуту смеется. Просто не обращайте внимания.
Я пожала ей руку в ответ:
— Все в порядке, сестра, я не волнуюсь.
В этот момент дочь старухи принесла матери завтрак.
— Нельзя так разговаривать с госпожой доктором! — стала браниться она, услыхав слова матери. — Ну что ты за грубиянка. Она ведь хочет помочь.
— Верь себе на здоровье, что она доктор, — ответила старуха, — а я не буду. Никуда я не поеду. Если мне пора помирать, так помру в родной деревне. Что в этом плохого?
С одной стороны, я была раздражена, но с другой — видела в ней престарелую версию бабули Сумах. Тот же упрямый дух, то же нежелание слушать ничьи советы — все то, что мы так любили в бабуле.
Я улыбнулась ее дочери:
— Не волнуйся. Я оставлю ее в покое, раз она так хочет. Но ей нужно в больницу. Может быть, тебе удастся ее уговорить…
К концу первого дня у нас в медпункте побывало всего несколько человек. Но по деревне пошли слухи, что приехал настоящий доктор, и Саид ожидал потока новых пациентов. По узенькой тропке, извивавшейся среди высокой кукурузы, я вернулась в жилище третьей жены Абахера — в мой временный дом, пока не подыщу что-нибудь постоянное.
По дороге я размышляла о том, как прошел день. Я приехала сюда, опасаясь, что темные силы расставили мне сети, что меня преследует служба безопасности и что Маджхабад в каком-то смысле станет местом страха и мести. Но какой бы ни была причина, по которой меня отправили в Маджхабад, я обнаружила обычную деревню, где люди нуждались в помощи. Это уже никак не походило на «дисциплинарное взыскание»; я поняла, что мне здесь нравится.
На следующее утро предсказания Саида стали сбываться: ручеек пациентов превратился в поток. Очередь — в основном из пожилых людей — змеилась из-под навеса, по двору перед медпунктом, и продолжала расти. Саид взял часть работы на себя и, когда я ставила диагноз, подсказывал, какие лекарства назначать.
Довольно скоро я поняла, что у половины пациентов нет ничего серьезного. Но попробуй я только отправить их назад с пустыми руками, поднялся бы полномасштабный бунт, поэтому я старалась назначать хотя бы полный курс аспирина. В конце концов Саид освободил меня и от этой заботы. Он брал две таблетки аспирина, разламывал их пополам и совал в пластиковый пакетик. Если не будем нормировать выдачу лекарств, предупредил он, скоро останемся ни с чем.
Получив свой пакетик с половинками таблеток, пациент был счастлив. Каждому хотелось по возвращении домой похвастаться тем, что он получил от нового доктора. В большинстве случаев люди даже не стали бы принимать таблетки: они припасали их на будущее, на случай, если действительно заболеют.
Это был утомительный день, но он мне очень понравился. Вернувшись вечером в дом Абахера, я провалилась в глубокий сон.
Проснулась я от того, что меня кто-то звал. Это был Саид, и по его тону я сразу поняла, что дело срочное. Ему было очень жаль будить меня, объяснил он, но случилось непредвиденное. Не могла бы я прийти в медпункт? Меня удивило, насколько быстро Саид успел поверить в меня, и я твердо решила, что не подведу его.
Пока мы торопливо шагали в медпункт, он рассказал мне, что случилось. Местный житель открывал большую банку с маслом для жарки, а его шестилетний сын помогал держать ее в равновесии. Осколок жестянки оторвался и вонзился в бедро мальчика. Саид еще не проверял рану, но крови было много, и выглядело это серьезно. В медпункте мы зажгли масляные лампы и поспешно провели отца и сына в процедурную.
У мальчика по ноге текла кровь, и он был в шоке от боли и страха. Я осмотрела и прощупала раненую ногу. Ребенок закричал от боли. Отец определенно сдерживался, чтобы не заплакать, и умолял меня помочь его сыну. Он не знал, что делать: попытаться добраться до больницы в городе или привезти мальчика сюда. Тот факт, что теперь в деревне появился настоящий доктор, оказался решающим. Но смогу ли я что-нибудь сделать?