Взять Лидию. Он писал ее портрет, который считал шедевром. Но что он знал о ней, кроме ее дикой красоты?
Саша так и не добился, откуда она родом, как обосновалась в их краях, есть ли у неё родные. Будто бы даже Лидию никто не искал с тех пор, как она нашла свой последний приют на дне моря.
Лидия усмехалась и говорила, что она как Афродита, родилась из пены морской. В конце концов Саше надоело допытываться, и он ей поверил. <> "Доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься". Это изречение казалось справедливым и для Лидии с ее вечной обителью – морем.
Что творилось у неё в душе и голове Саша также не понял. Их соединила любовь к морю, они были странно от него зависимы. Однажды Саша рисовал море дикого пляжа, Лидия подошла и сказала:
– Надо же, как красиво.
– И это тоже, – ответил он.
– Что? – Лидия не поняла.
– Твоё лицо.
– Какой милый комплимент. Мое лицо ещё не сравнивали с морем.
Это послужило толчком к их роману.
Она любила море и была горячо ему предана – вот и все, что он знал. Лидия права, он сущая бездарность, его подход к написанию портрета, который может обессмертить их обоих, жутко халатный. Но сетовать поздно, теперь придётся работать с тем, что есть.
– Совсем не идёт? – с жалостью в голосе спрашивала Вера. Пока Саша сидел, погруженный в свои думы, безвольно держа карандаш в руке, у неё затекло все тело.
– Прости меня, – Саша вздрогнул от голоса жены, и альбом улетел в море, подхваченный ветром. – Ну, вот, – Саша горестно поглядел ему вслед. – Нас с тобой преследует какой-то рок, честное слово. Я никак не могу сделать набросок. Не выходит и все. Наверное, нужно подождать ещё некоторое время. Мне неудобно мучать тебя.
– Ничего страшного, – Вера встала и подошла к Саше, поглядев ему в глаза. – Давай просто походим тут и поболтаем. Такая хорошая погода. И это море… такая мягкая прохлада.
Саша поцеловал жене руку.
С тех пор как он приехал домой, и его сознанием опять завладела Лидия, Саша стал воспринимать жену как обузу. Она постоянно требовала внимания. Но больше всего раздражала Верина слабохарактерность, у неё не хватало духу сказать ему слово поперёк, предъявить справедливые обвинения. Он был ее господином, а она его послушной рабыней – в лучших традициях патриархата. Саша не мог уважать ее за то, что она позволяет так с собой обращаться.
Но сейчас он был безмерно благодарен Вере за терпение и любовь, которую она дарила ему с царской щедростью, несмотря на его скотское отношение. На душе скребли кошки, от него уходил талант, а с ним и смысл жизни. Саша нуждался в женской нежности и сочувствии. Их было так мало в его жизни, только одна Вера и давала ему это. В такие моменты он очень ее ценил, впадая в болезненную зависимость.
Мать ненавидела его с пелёнок, единственного из своих сыновей. Она горячо и безумно любила Павла, Саша с отвращением вспоминал как мать целовала брату руку своими сухими тонкими губами. С таким же экстазом на лице она целовала руку отцу Андрею, с таким же горящим взором она целовала образа. Потом у неё появился младший сын Вадим, мать его не сказать, чтоб любила, но не питала неприязни. Для ненавидимого матерью Саши это было сродни любви, сам он так и не научился быть нейтральным к людям. Если он любил Лидию, то любил усиленно и бездумно. Если он ненавидел мать, то ненавидел навсегда. Людей, что не были достойны его любви или ненависти, Саша непременно презирал, кого-то в меньшей степени, кого-то в большей.
Нелюбовь матери оставила в Сашиной душе глубокие борозды, он сам не осознавал этого. Соль обиды жгла эти раны, Сашина душа тонула в красках мерзких грязных оттенков, взращивая глубокую горечь, травившую сердце. Кто-то был в этом виноват. Мать? Сам Саша? Материно безумие, затупившее ее материнский инстинкт? Саша устало пожимал плечами. Неважно, говорил он себе. Он не нуждается в ее любви.
Женщины Саше нравились те, что из породы королев. Он никогда не обращал внимания на тихих и забитых девочек. Его избранницами становились гордые красавицы (непременно, красавицы), сидящие на высоком нерукотворном пьедестале, который сами же для себя возвели. Саше доставляло истинное наслаждение, когда они спускались к нему с этого пьедестала, позволяя любить себя с лёгкой королевской руки.