— Розалинд, я женюсь на ней...
— Я не хочу это обсуждать.
— Но нам придется. До свадьбы осталось не так долго, и я хочу, чтобы ты пришла.
— Прости, но этого не будет.
— Пожалуйста, послушай меня...
— Нет, это ты меня послушай, — закричала Розалинд гневно, оборачиваясь к отцу. — Я не хочу принимать эту женщину в нашу семью. Она для меня ничто, ничто, слышишь?
-Но...
— Она шлюха, которая охотится за твоими деньгами, папа, и если ты навязываешь ее нам, когда после маминых похорон прошло всего несколько месяцев, то это всего лишь показывает, как мало значат для тебя наши чувства.
Тревога и боль, появившиеся во взгляде Дэвида, сказали Розалинд, как сильно она его обидела. Ну и пусть. Отец должен понимать, как больно он обижает ее сам.
— Пожалуйста, никогда больше не называй так Лизу, — резко сказал он. — Ты даже не знаешь ее, так что...
— А вот и нет. Я знаю все, что мне надо знать. Однажды она чуть не разрушила твой брак и даже пыталась увидеться с тобой, когда мама болела. Насколько я знаю, мама была права, ты и в самом деле встречался с ней тогда.
— Она ни разу не пыталась связаться со мной, когда твоя мать болела.
— Неправда! Я видела открытку, которую она посылала...
— Твоя мать была...
— И смотри, как быстро ей удалось до тебя добраться, когда мамы не стало! А ты, дурак, даже не пытаешься ее остановить. Не пара она тебе, пап. Она нахлебница, пустое место...
— Розалинд...
— ... она вояжирует по свету вместе с богатыми и знаменитыми и мнит себя особенной, а на самом деле она всего лишь жалкая писака, которая не привносит в наш мир абсолютно ничего ценного. Она не смогла удержать рядом с собой ни одного мужчину, потому что все они, кроме тебя, умели быстро разглядеть ее истинное лицо.
— Когда закончишь...
— Я еще даже не начинала...
— Розалинд, я не буду стоять молча и позволять тебе говорить все эти гадости, когда ты даже не знаешь человека, о котором ведешь речь. Я знаю, что в конце жизни твоей матери нелегко давалась уверенность, что я не встречаюсь с Лизой...
— Потому что она знала, что вы встречались.
— Как она могла знать о том, чего не было?
— Говори, что хочешь, но мама знала, что эта женщина опять до тебя добралась. Она разыскала тебя в Париже, и с тех пор ты только и ждал, чтобы мама скорее умерла и ты мог бы без помех крутить свои грязные любовные делишки.
Лицо Дэвида стало пепельного цвета.
— Милая, это неправда, — с чувством сказал он. — Когда твоя мать болела, я делал для нее все, что мог.
— Только не любил ее. А она всегда хотела именно этого: знать, что ты искренне любишь ее.
— Конечно же, я любил ее.
— Так сильно, что не успел ее труп остыть, как ты...
— Прекрати, — дрожащим голосом перебил Дэвид. — В чем бы ты себя ни убеждала, что бы ни говорила тебе мать...
— Тебе ее не хватает? — почти прокричала вопрос Розалинд.
Дэвид удивленно заморгал.
— Ты прожил с ней в браке тридцать лет! А теперь? Тебе ее недостает?
— Да. И очень сильно.
— Ты лжешь!
Он ничего не сказал. Не мог. Слова разлетались от него, как испуганные птицы.
— Почему ты не оправдываешься? — гневно вскипела Розалинд. — Совесть мучает, да? Ты знаешь, что плохо себя вел тогда и что сейчас поступаешь неправильно...
— Я могу...
— Зачем ты продал мамин дом? Ты же знаешь, как много он значил для нее, для меня... Я выросла там, черт побери! Это было наше семейное гнездо. Там все наши воспоминания. А ты просто взял и продал его, как какое-нибудь рядовое жилье из тех, что у нас на балансе. Как ты мог это сделать?! Это был наш дом, и мне не легче оттого, что все остальное ты переписал на меня, так что даже не пытайся уговорить себя, что поступил со мной честно.
— Я заведомо в проигрыше, Розалинд. Ты не слушаешь...
— Скажи, зачем ты его продал.
Дэвид начал было говорить, но слова опять разбежались в разные стороны.
— Ответь! — закричала Розалинд. — Что с тобой такое? Я хочу знать, зачем ты его продал.
— Милая, спроси себя, хотела бы ты... — Он шумно сглотнул и начал снова. — Ты бы в самом деле хотела, чтобы Лиза жила в нем, учитывая, как ты к ней относишься? Разумеется, нет. И она тоже не хотела бы там жить. Твоя мать и я... Мы были очень счастливы в этом доме, но наше время ушло. Ты, конечно же, понимаешь это. И я не смог бы бродить по этим комнатам и коридорам один...
— Я понимаю одно: чужие люди выкорчевывают ее клумбы, валят стены, обращаются с домом так, будто это какие-нибудь развалины, а не самый красивый особняк на много миль вокруг.