— Спасибо, сэр! Сэр, у вас очень красивый сын!
— О! Спасибо! Я знаю!
— И он знает, наверняка!
Джеральд, постоянно размышляющий, как бы ему признаться Адриану, что является его отцом, невольно при этой фразе вспомнил о своей проблеме.
— Нет, не знает… — сам не понимая кому, сказал он.
— Да знает! — заверил его незнакомец. — Что он, по вашему мнению, в зеркало не смотрелся?
Джеральд вконец ступил:
— Думаете, мы похожи?
Мужчина же подумал, что тот просит похвалить и себя за одно. Мол, если говорите, что красивый сын, скажите, что он весь в меня, то есть, что я тоже очень даже ничего! Сосед задумчиво посмотрел на него, не зная, что ответить, — а его и так мучило чувство вины, думая, что тот всё слышал, — и заявил:
— Ну, я думаю ваш сын, определённо, знает, что он красавец, каких поискать! И…и что чем-то похож на вас…!
Тут до Джеральда дошло, что сосед имел в виду, что Адриан знает о своей красоте, а ни, кто его отец, и засмеялся над собой.
— Да нет! Он очень у нас скромный!
— А-а-а-а — протянул сосед тоном, а «они все так говорят, а на самом деле в курсе всего».
И, по его мнению, их теория с колледжем, с гувернёром и оторвой-сыном подтвердилась окончательно.
Глава 14. Океан и роза
Они приехали рано утром на океанское побережье, и город встретил их хорошей погодой. Роскошный особняк, кажется, заждался своих хозяев.
— Фелиция обещалась приехать позднее, — сказал Джеральд, едва зайдя в дом.
— Да? А что так? Что-то она и на ранчо побыла так мало!
— Я подозреваю, у неё там любовь новая…
— Любовь? Ну, что же… В таком случае я была бы за неё счастлива! Бедняжка! Сколько можно оплакивать своего мужа?
— Только, я надеюсь, Фил не приедет с ней!
— Почему? Я думаю, приедет! Если не вперёд неё! И знаешь, что, дорогой, отцепись ты от него наконец! Забудь уж: ты старше и умнее!
По их планам позднее должны были приехать Эйлин и Геральдина в сопровождении Эвелины и Мартина.
Констанция до того, как узнала правду о муже, тянулась к Адриану и сама не знала, почему. Ей было стыдно из-за этого. И в большинстве случаев после того, как что-то сделает для него доброе, находила повод за что-либо попрекнуть. Теперь из-за этого женщина чувствовала угрызения совести. Юноша, которого она считала приёмным сыном, этого, кажется, не помнил, и Конни даже умудрилась с ним сблизиться. Он её не боялся, мог что-то спросить, сам начать разговор и дольше, чем другим позволять обнимать себя. Таких людей у него было только двое: леди Констанция и Фил. Почему-то этот факт в их странной семье считался милым показателем доверия со стороны всеобщего любимца.
В первый же день приезда госпожа повела пасынка на набережную: ей хотелось показать ему океан. И океан очень впечатлил его. Какой у него был цвет! Шум прибоя, белый песок и огромные валуны, будто бы оброненные каким-то гигантом на землю. Об эти камни бились океанские волны и разбивались о них на тысячи брызг. И зелёные горы вдали, и цветущие деревья, и бесподобный цвет воды…! Как всё это было прекрасно!
Они пришли вдвоём. Джеральд и Томас остались дома, мужчины расклеивали объявления, что в особняк требуются слуги, разбирали вещи, открывали окна и знакомились с соседями. Констанция и её «приёмный сын» стояли на набережной у белого, мраморного, резного забора и смотрели вдаль. Океан успокаивал их, навевал мечты, внушал надежду, что всё будет хорошо.
— Какой он красивый… — прошептал Адриан. — Спасибо вам, что привели меня сюда…
— Сыночек, спасибо тебе, что пошёл со мной! — улыбаясь, быстро прервала его она, так как боялась, что сейчас юноша назовёт её госпожой, и кто-то услышит.
— Уууух! — внезапно раздался чей-то крик и, оглядевшись, Конни и её пасынок увидели какого-то парня, взобравшегося на перила забора. — Эх, красотища-то какая! И пусть я буду дебилом, если его воды красивее глаз моей мамочки! — мамочка, ростом под два метра и худющая, как усик котёнка, стояла рядом. — Эх, не быть мне дебилом, не разбирающимся в женской красоте!
— Ш-ш-ш-ш, ты чего орёшь? — сказала ему «мамочка», вовсе не растроганная его словами и поведением. — На нас же люди смотрят! А-ну, слезай сейчас же! Позор какой!
Раздался всеобщий хохот. Адриан засмеялся, и Конни была готова отдать в благодарность за его смех этому парню, так любящему свою маму, всё, что угодно. Но её приёмный сын быстро замолчал. Она обняла его под предлогом, что хочет сказать что-то тихо:
— Вот, что творит!
Но тот не нашёлся что ответить.
Они прогулочным шагом пошли по набережной. Солнце постепенно клонилось к закату. Конни и Адриан провели тут почти весь день. Он был счастлив, счастлив ещё и оттого, что не приходится пересекаться с господином, которого по-прежнему боялся, а леди была счастлива, потому что в глазах приёмного сына светилось тихое, робкое счастье, и причина этого была ей не столь важна.
Небо окрасилось пурпуром заката. На океанской глади появилась дорожка от заходящего солнца.
— Смотри, как красиво, — сказала Конни и снова подвела его к заборчику. — Дневное светило заходит за горизонт, и скоро оно совсем скроется.
— Как в легенде о Гиппокампе, — отозвался Адриан.
— Это что за легенда?
— Старинная, грустная история. Мне рассказала ее когда-то леди Фелиция.
— Когда ты был маленьким?
— Да…
— Расскажи мне её. О чем она?
Ей хотелось, чтобы пасынок чаще говорил с ней, а ни замыкался в себе.
— Да нет, — он покраснел. — Какой из меня рассказчик?
— Рассказывай! — засмеялась она. — Я, что, буду ждать Фелицию, чтобы её попросить, если ты знаешь?
— Хорошо… Гиппокамп — воевода в глубинах океана. У него одна половина тела лошади, другая — рыбий хвост. Леди Фелиция звала его конём-русалкой. У каждого Гиппокампа есть возлюбленная, Золотая Рыба, и он без устали следует за ней, далеко за горизонт, но не может догнать её. И они никогда не встретятся, а конь-русалка будет плыть за ней до последнего вздоха, до самой смерти… Его тело упадёт на дно, а Золотая Рыба будет всё так же уплывать от других Гиппокампов. И никто её не догонит, потому что она — это дорожка от заходящего солнца на волнах океана.
— Как грустно…
— Простите, пожалуйста! — услышали они вдруг женский голос и, взглянув направо, увидели незнакомую белокурую девушку. — Вас заслушаешься! — сказала она Адриану. — Позвольте подарить вам цветочек за такой красивый рассказ! — и протянула ему розу.
— Нет, что вы? Не стоит, — смутился он.
— Возьмите! Что вам стоит? Это же подарок!
И Адриан принял её розу, не желая расстраивать девушку.
— Спасибо большое…
— Вам спасибо! И простите, что я подслушала, не удержалась — очень интересно!
— Мне очень приятно, что вам понравилось, как я рассказывал, но это не сам сочинил.
— Я поняла, — улыбнулась она ласково-ласково. — Я слышала, как вы сказали. Но всё равно вы, наверное, очень талантливый писатель.
— Спасибо большое за такой лестный комплимент, но нет, я не писатель.
— А кто вы? Я раньше вас никогда не видела. Я тут каждый день хожу, торгую цветами. Кого часто видишь, узнаёшь уже, даже здороваться начинаешь, хотя имени даже не знаешь.
— Мы только недавно, после долгого отсутствия, вернулись в своё поместье, — ответила за него Конни и взяла его под руку. — Но мы отсюда, просто долго не жили здесь. Уже темнеет. Пошли, сынок! Приятно было познакомиться.
— Мне тоже, — улыбнулась девушка.
Они уже уходили, как вдруг она окликнула его:
— Подожди!
И он невольно обернулся. Девушка улыбнулась:
— Позволь хотя бы узнать твоё имя!
И красавец-раб застыл, не зная, что ему делать.
— Ну, представься… — тихо прошептала Конни так, чтобы продавщица цветов не услышала.
— Адриан!
— Адриан! Какое красивое имя! А я — Вивьен!