Эйлин погладила его по лицу.
— Любую пропасть можно преодолеть…
Он неожиданно нежно взял её руку и мягко, ласково сказал:
— Я от всей души благодарен вам, и ваши слова навсегда останутся в моём сердце. Но я понимаю, насколько жалок, я не достоин вашей любви. Вы прекрасны, благородны, добры и умны… Поймите, вы свободная, белая девушка, а я чёрный раб… Может ли у нас быть союз? Я всю жизнь прожил на ранчо, я карты мира не видел, не то, что его самого. Я ограничен…
— Я не могу жить без тебя…
«Я принадлежу вашим родителям, но моё сердце принадлежит только вам. Я так люблю вас, но никогда не подвергну страданиям рядом с собой. Со мной вы никогда не будете счастливы» — так хотел он сказать ей, но не сказал. И никогда не скажет…
— Это пройдёт… Вот увидите, мисс Эйлин. Когда-нибудь вы встретите прекрасного, благородного человека, который будет действительно достоин вас. Но это не я, уверяю вас. Я ни тот, кто вам нужен…. Поймите…
— Я понимаю, Адриан, хотя мне так тяжело… — грустно сказала девушка. — Но тот поцелуй… Ты ответил мне…
— Пожалуйста, простите меня за него…! Я был в таком состоянии… я был не в силах что-то соображать… На тот момент я совсем недавно вернулся от…от них…. К тому же…. К тому же… Я не мог противиться…приказу — вы моя госпожа… А сейчас я люблю вас, но только, как сестру, и мне ужасно стыдно за тот поцелуй…
— Но ты не проститутка! — скорее заставила себя засмеяться Эйлин, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но потом всё же грустно добавила: — Я понимаю. Насильно мил не будешь… Обещаю, больше никогда не стану давить на тебя. Пошли домой, мой любимый…брат…
А самой ей так хотелось молить Адриана о любви, но девушка не могла так унизить ни себя, ни его. Ну, что поделаешь? Если его сердце молчит, если он не любит, не заставлять же насильно. Эйлин и так призналась в своих чувствах. Не настаивать же дальше. Пусть будет больно, но зато честно и благородно…
«Насильно мил не будешь»…
Глава 20. Кто мать: та, что родила, или та, что воспитала?
До Рождества остался всего месяц. И в храме решили украсить двор. Двор был большим, и нужно было сделать всё заранее. Многие прихожане с семьями присоединились помогать. Констанция с радостью приняла в этом участие, позвав с собой мужа и «сына». Эвелина и Мартин пойти постеснялись, всё-таки они тут совсем недавно. Дочери не захотели. Как всегда, все активно занимались разными делами. Мужчины украшали гирляндами парадный вход в костёл. Там были только отцы. Матери разбирали рождественские игрушки, а у детей заданий пока не было. Адриан издали следил за сэром Джеральдом, как тот вместе со всеми наряжает вход.
— Адриан, простите, пожалуйста, очень неловко спрашивать, но как папу вашего зовут, мистер…? — подбежал к нему какой-то мужчина, один из отцов.
— Мистер Джеральд, — ответил Адриан
— Спасибо большое! Джерри!
Только когда мужчина убежал, до молодого человека дошло, что он ответил. Мистер Джеральд! Какой «Мистер Джеральд»?! Даррен же! Адриан ответил так не только потому, что ему так приказали хозяева, но и потому, что уже настолько привык к этой странной игре, что уже сам повторяет за людьми, что они про них говорят. Он обернулся к мужчинам, которые вешали гирлянду, и нашёл глазами своего «папу»… Ещё никогда прежде не приходилось ему видеть его таким: активным, весёлым, жизнерадостным… «Интересно, а почему он ни как не борется с этим сложившимся мнением, что я его сын? — неожиданно подумал Адриан. — Мало того, ведёт себя так, будто б это и в самом деле правда, будто б ему это нравится….». И тут внезапно ему в голову пришла одна мысль…. «Да нет-нет, быть такого не может…» — переубеждал он сам себя. В памяти всплыли моменты из прошлого: проливной дождь, его обожжённая рука в его руке, его грубое объятие, приезд госпожи Фелиции, драка Фила с дядей, то письмо…. «Эта сволочь — твой…». Кто? «Палач», — кажется, так ответил Даррен. Но палач ли? Да неужели?!
Вокруг Адриана столпились ребятишки, тесня друг друга. Они наблюдали за своими отцами издали: здесь был хороший вид.
— Вон мой ползёт!
— А вон мой!
— Вон-вон! Мой руки поднял!
— А мой натягивает верёвку! — раздавались их голоса.
— А твой где? — кто-то спросил у Адриана.
— Вон там справа… По лестнице поднимается…
— А ты чего ревёшь? — удивился кто-то из мальчишек.
— Я? — в свою очередь удивился Адриан и только тут почувствовал, что по щекам текут слезы. — Да нет, это от солнца…
— А-а-а-а! Понятно! А я-то подумал, ты обиделся на кого-то!
Адриан только улыбнулся в ответ и отошёл от ребятишек. И тут их позвали:
— Так, вся молодёжь, сюда!
Им дали задание украсить ёлки. Дети, уже взрослые и совсем маленькие, все побежали к рождественским деревьям. За этим занятием молодой человек немного отвлёкся от своего потрясения. Никто их не разделял на группы специально. Все разделились спонтанно, в некоторых стайках было три человека, в других — до десяти. У ели, которую украшал Адриан, людей столпилось больше всего: всем хотелось быть с ним в одной группе.
Когда всё было готово, Конни подбежала к «сыну» и сказала тихо:
— Я издали наблюдала: куда ты — туда и все…
— Что?
— Я говорю, наблюдала издали: куда ты — туда и все…
— Прости, я… я…не расслышал…
Хозяева заранее просили его не обращаться к нему на «вы», а только на «ты», хотя бы пока они будут тут.
— Какой-то ты странный… Ещё с утра улыбчивый был такой, весёлый, а сейчас будто б сам здесь, а душой в другом месте.
— Прости, пожалуйста, если обидел тебя…
— Ты устал, что ли?
— Нет, конечно. От чего мне уставать?
— Честно?
— Честно, мамочка, честно… Не беспокойся, пожалуйста, — улыбнулся он.
Конни просияла и обняла его. Ей так нравилось, когда юноша обращался к ней «мама» и на «ты»! И пусть, что они так заранее договорились, а дома этого уже не будет — хотя бы каких-то ничтожных несколько часов почувствовать себя матерью такого сына!
— Ну, всё-таки что-то случилось?
— Просто вспомнил… одного человека…
— Какого?
— Отца.
Конни понимающе, грустно кивнула. Адриан отошёл в сторону, подальше ото всех, она последовала за ним.
— Мамочка, пока я имею права к тебе так обращаться, — взволнованно и очень тихо сказал он, — умоляю, прости меня, что я этого не понимал… И не…верил вам, — на его глаза выступили слезы, Констанция взяла его за руку, — я думал, это всего лишь игра…
— Ты скучаешь по отцу?
— Оказывается, я его не знал…
— О чём ты…? Ведь Даррен….
— По Даррену скучаю безумно… И это…моё самое большое потрясение… Имею ли я на это право?
«Он догадался!» — внезапно осенило Конни.
— Адриаша, солнышко моё! — женщина кинулась к нему в объятия.
— Вы чего ушли? — раздался весёлый голос Джеральда.
И тут же, как назло, кто-то позвал Адриана:
— Адриан, иди сюда! Там надо ещё одну ёлку нарядить — если ты будешь, все сбегутся. Пошли!
Юноша послушался, и когда тот ушёл, Конни, с интонацией «Ну, что, допрыгался?! А я тебя предупреждала!», сказала мужу:
— Поздравляю, Джеральд! У тебя есть сын!
— Ты о чём, милая? Есть, конечно…
— Он догадался!
— Как догадался?! Сам?! — его как громом поразило. — Быть не может!
— Ну, естественно, сам. Я тебе говорила: «Скажи ему, не тяни!». А ты всё боялся чего-то. Что за дурачка держишь? Дотянулись, что сам догадался.
— Он тебе прямо сказал?
— Нет, не прямо. А как такое скажешь прямо? Всегда будет мысль: «А вдруг я ошибаюсь?». Но я поняла по нему, что он догадался.
— И как он? Рад?
— Не знаю. Не поняла. Думаю, в шоке. Не смей его бить. Попробуй только пальцем тронуть, или хоть слово грубое сказать!