дайят!» (Это на сан-эпидем-скрите, языке давно мёртвом, а потому готично-небезопасном. Вслух
повторять с осторожностью.)
Тесто пузырилось и согласно булькало, наполняясь золотистым цветом. Травки душистые,
собранные в задуманное время и убранные в берестяные бутыльки, ждали своего часа в тёмных
уголках фигвамчиков, чтобы кувыркнуться в чудо-котел с пельмешками за мгновение до их
полной готовности и совершить волшебство чудесатое. Погода была осветлённая, и вся
канителица с варкой заветных рыбьих подушечек расположилась на улице посреди саморучно
образовавшейся окружением домиков площади. Кот сунул было нос в котёл, но тут же получил по
усам деревянной поварёшкой и, нисколько не обидевшись, осадил назад с довольным урчанием.
— Глаза б мои не сводились! — Закосив зрачки к носу, Башкирчатый плюхнулся мохнатым
задом в траву, позабыв тут же про своё упомянутое вегетарианство, и аскетично начал дожидаться
заветного гонга, бурча под нос мотивчик: — Пррросто я живу на Ленин-урамы, и меня зарубает
время от времени, мама…
— Буэно провеччо! — поклонился Слипер, подойдя к костру.
— Век фестала не видать! — отозвались Эники и деловито суетнулись кто куда.
— Мы тут с братцем корреспонденцию давеча вскрыли, дык в ней всё ужасы да Страстные
Мордасти мерещатся! Говорится там, что у вас разобщение произошло с братьями Бениками!
— А скоро пожрать-то? — рявкнул было кот, но тут же был прерван многозначительным
пинком слиперовской кроссовки «Красный Треугольник».
— Разобщение наше премного опечалило нас, да из-за фигни вышло! — Эник, который из
старших, поник головой.
Башкирский Кот зыркнул по сторонам в поисках «фигни», за которой могла прятаться ента
самая разобщённость и откуда она столь внезапно могла выйти на свет ясный. Но тщетно. Ничто в
обозримом пространстве не было откровенно фиговым.
— Нашли мы, вместе гуляючи, травку странную, — продолжил пожилой Эник.
— Ы-гы-гы, — хитро скрючился котяра, — уж не Хмарь-Ивановну-Траву ли?
— Да тихо ты, ботаник тож нашёлся, — цыкнул на него Слипер, но Эники и ушами не повели,
пропустив кошачье замечание.
— Травка странная, лиловая, — Эник покачал головушкой, — пахнет, как лучшая наша
приправная травка-малявка. Растёт веерочком, листики кружком-ромашкою, неприметная такая…
— Веерочки-ромашечки… крендельки да бараночки… Дык чё еда-то, бррратки? — снова было
потянулся кот и вторично схлопотал кроссовкой.
— Дальше, други! Что с травою-то приключилось с этой? — Слипер страшно округлил глаза на
кота и опять поворотился к Эникам.
— Заморская травка, приблудная, нездешняя. Мы её с интересу в котёл и киданули! А чего?
Кто знает… Может, рецептура какая откроется новая, — Эники переглянулись и пожали плечами.
34
— Прррактичность, энтузиазм, смелость новаторских решений — вот та дверь, что откроет нам
светлое и прекрасное будущее нашего покрытого закорюками и мхом региона! Но всё-таки как
насчёт немного пожрать? — Щёлкнув сотней зубов, Башкирский Кот замер в ослепительной
улыбке.
Слипер в который раз собрался пнуть пушистого собрата по разуму своей неизвестно-откуда-в-
этом-лесу-взявшейся спортивной обувью. Эники уже вытянули откровенно-довольно свои шеи,
чтобы подглядеть сей акт возмутительного попирания кошачьих прав, как вдруг кусты на окраине
опушки раздвинулись, и на поляну вышел… КТО?
Точно, дорогие и уважаемые читатели! Это был Дример собственно с персоной, а точнее, с
Загрибукой, у которого рот ни на секунду не закрывался:
— Перво-наперво, тут полный несходняк относительно кривоплющности сухоштанных
дефекций, и уж второ-навторово, я ва-а-а-аще ни в ус бровями, почему вы, уважаемый, столь
категоричны в своих замечаниях относительно креативности моих претенциозных изысканий на
пользу отечества и всего вразумительного сообщества!
Эники разинули рты, а кот, воспользовавшись замешательством и запустив лапу в котелок,
выудил славную наваристую пельмешку, ловко закинул её себе в пилорамную пасть и как ни в чем
не бывало промурррчал:
— Дорррогой вы мой, я с вами абсолютно согласен! Буквально только что я пытался открыть
глаза этим добрым существам на совершенно неоспоримый факт, который ясным светочем сияет
нам во мраке окружающих болотных угодий. И вот что я имею сказать на сей счёт.
Десятиверстовыми шажищами мы несёмся к светлому и прекрасному будущему, и наши
потомки…
Дример к тому времени подошёл к собравшимся и закрыл кошачью пасть ладонью, прервав
доклад о перспективах развития чего-бы-там-ни-было.
— Здорово, ёктить, — Дример протянул свободную руку Слиперу и по очереди всем Эникам,
стоявшим кружком с разинутыми ртами.
— Про смысл жизни я всё знаю, братан! — повернулся к коту Дример и освободил его пасть.
Тот только развёл лапами, мол, и сомнений не было в том, брат. Ёу!
— А в чём, как ты думаешь, смысл жизни? — пошкрябала меня Соня лапкой по ноге.
— Ааа… нууу… эээ… — Застигнутый врасплох, я пытался найти приемлемую отмазку.
— Не улавливаю пока сути, — поторопила Соня.
— А где ж её ловить-то, суть енту? И на какую мормышку? Я вот чую внутрях, а выразить
не могу.
— Так нечестно получается. Скарманил и держишь.
— Ну хорошо. Посмотри в окно. Видишь, дерево во дворе?
— Вон тот старый дуб? Было бы неплохо полазить, век шпроты не видать!
35
— Это не просто старое дерево! Про него много песен сложено людьми. Есть даже песня о
его листьях. Так и называется: песня о деревянных одеждах.
— И про что в ней поётся?
— Да всё время про одно и то же: шуба дуба — шуба дуба — шуба дуба — да! Куплеты про
пальто, если вкратце. Опус о поздней осенней листве дубовой, покрытой снегом. Поэтично, не
правда ли?
— Здорово! Так что там насчёт смысла?
— Ааа… Так вот, смотри, лист падает с дерева, видишь?
— Вон тот жёлтенький?
— Точно! Вот это и есть смысл жизни!
— То есть?
— Вот целое дерево напрягалось, копило соки, заманивало в себя солнечный свет, пило воду.
Вырастило сначала малюсенькую почку. Затем появился крохотный зелёненький росточек. Он
рос, питался солнечным светом, дарил кислород другим живым существам, разговаривал с
ветрами, стучал дождём, шелестел грозою, дышал вечерними сумерками. Затем этот лист
осознал своё единство с деревом и своими собратьями, познал окружающий мир настолько,
насколько позволяли возможности восприятия. Он праздновал радость существования и
готовился исполнить свой самый главный танец. Готовился всю жизнь. Потому что этот танец
должен был стать самым высоким достижением красоты листочка, его способом восхитить
других живых существ, вселить в них надежду и чувство нежности к миру. И вот пришла осень.
И настал его день. Настал его час. Настал его миг. Лист готовился к нему с самого утра и ещё
издалека почувствовал свой, именно свой порыв ветра. Он почувствовал его тогда, когда эта
волна лишь родилась за горизонтом и пошла над землёй, задевая другие листья, сметая мусор с