— Так бы и сказал!
Она, крякнув, встала (утки и клюва не наморщили, ибо были и вовсе далеко), выглянула в
коридор вагона и заорала:
— Сяськи-мосяськи, Тибидох Шамилевич! Клиента доставь!
— Куда, Авосия Батьковна? — раздался старческий надтреснутый дискант.
— Куда-куда… — Укладчица № 4 вдруг стала серьёзной, как становятся серьёзными
гардеробщицы, стоит им только почуять свою власть над раздевающимися и одевающимися
посетителями поликлиники: — Ещё один туда же отшибленный… Туда же, говорю! Туда-а-а-же-
е-е!
— А, понял, понял, — ответили из коридора. — Я щас, пошукаю… Щас-щас…
47
— А — Я — ЩЩЩЩАЗ! — чихнуло оглушительно за окном, там же мелькнула перекошенная
от ужаса рожа Мудода, искрами хлопнула лампочка в плацкартном во всех отношениях коридоре,
и стало мгновенно темно, как в срочно политически утопленной жёлтой подводной лодке.
— Хау мач из зе фиш? — проорал кто-то над ухом Слипера, и тот вывалился в отнюдь не
детский и ну вааще ни разу не поллюционный сон.
— Три пятьдесят за полкилойку! — мгновенно заорал в ответ братец и лишь потом стал
озираться.
Кто-то хохотнул рядом.
— Мудод, ты, что ли?
Но разнопёрой твари не было.
Зато имелись в наличии другие и во множественном числе. Вокруг бились в конвульсиях люди.
На костюмчиках — что твой Мудод, пёстро и без разбора. Некоторые пытались проломить ногами
пол, усиленно топоча в него, но конструкция была ещё дедушкиной сборки, стало быть, знатного
цементу и по-честняку.
— Добротно сделано! — отметил Слипер несокрушимость покрытия помещения. — Для
Топонога Многопяткового в самый раз!
Цемент был замешан на совесть, но людей это не останавливало. Отовсюду летел страшный
грохот. Слиперу показалось, что рядом долбит стены некий огромный и тяжеловесный агрегат. А
может, это был тот самый «кто стучится в дверь моя, видишь, дома нет никто»? Знаменитый
стучащий во все двери почтальон настойчиво и нудно бумкал в стены, но людям это не только не
мешало, а наоборот. Они, подстроившись под гулкое и грохочущее «бум-бум-бум-бум», топтали
ожесточённо пол, обливаясь потом.
— Отличный прикид, чувак! — хлопнула его по спине топочущая мимо девица радужно-
нелепого расцвету.
— И ты ничего, — отозвался Слипер, оглядел её и подумал: «Мда, с одёжкой тут всё в порядке.
Последний Визг заткнулся бы от зависти. Только зачем голову-то зелёнкой мазать?
Перешибленная, никак?» — И он с опаской предположил родство сей мамзели со Зверогёрлой.
— Чего не танцуешь? — Девица, запыхавшись, кружила вокруг него, словно кавказский
продавец арбузов вокруг немецкого туриста.
— А что, праздник какой-то?
— Праздник жизни на дворе с толстой сумкой на ремне! Странный ты какой! Устал, что ли, али
не хватается чего в нутрях? — Она ехидно заулыбалась радужной наружностью и свесила зелёную
растительность головы набок.
Слипер прислушался к себе.
— Да нет, не устал. С чего уставать-то?
48
— А чего пришёл? Ищешь кого? — Девица слепила ему глаза причёской, и Слиперу внезапно
показалось, что и мозг у неё внутри тоже должен быть зеленоватый.
Он отмахнулся от наваждения и героически ответствовал:
— Смысл жизни ищу. Деваться бы надо куда-то.
— А тебе куда надо деться? — Она огляделась вокруг.
Странные пёстрые люди всё так же продолжали усиленно бить ногами в пол под тяжёлое «бум-
бум-бум-бум».
— Да туда и сюда.
— А, так сразу бы и сказал, что тебе в шиномонтаж надо, к Айболиту!
— Куда?
— Ну, в смысле, резину переобуть. — Мамзель притопнула пару раз усиленно в пол. Смысл
этого действия для Слипера так и потерялся в непонятках.
— Чё? — «оттормозился» он.
— Ну, на «колёса» встать.
— А к чему колёса? И куда ехать?
Слипер живо представил в сию же минуту, как внутри её зелёной головы среди зеленеющих
мозгов куда-то в необъятную неизвестность едет с чемоданчиком Червячок-Мозгоед, изрядно
изголодавшийся по пище.
— Почём колёса? — не расслышала его девица. — Так ты у Айболита и спроси.
— И где тут этот самый Ой-Болид? — Братец оглянулся. — Метеоризмом страдает, что ли?
— Метеоризмом? Ха, верно! У нас тут все космонавты! Сейчас покажу, танцуй за мной. —
Девица довольно бесцеремонно схватила его за рукав синей футболки и потащила сквозь толпу
оттаптывающихся, страдающих метеоризмом космонавтов.
Только сейчас Слипер провёл краткий самодосмотр личности и заметил, что одет в синюю
майку с надписью на башкирском «Иисус Христос — суперйондоз» и портретом Эла Йоргенсона.
Братец опустил глаза в мельтешащем свете и смутно узрел выцветшие синие же шорты-«варёнки»
и всё те же выстиранные до ультрафиолета кроссовки «Красный Треугольник», уже давно
просящиеся на помойку в пособничество акции «радость бомжа». Слипер почему-то не удивился.
И даже не задался вопросами «Откель я тута взялся?» и «Что означает этот самый красный
треугольник по последним сведениям каббалы?». Единственное, что его сейчас радовало, —
верный жёлтый рюкзак тута-как-тама был за спиной, словно приклеенный, и верно болтался
влево-вправо. Слипер ломанулся вслед за шизанутой девицей, боясь потерять из виду
единственного человека, которого хоть примерно одну минуту, но всё же знал теперь тута и здеся.
Девица притащила его к барной стойке, где восседал марсианского вида парень в обклеенной
фольгой кепке и в оранжевых укисленных очках. Тренировочный костюм на нём также намекал,
видать, что он постоянно не вылезает из тестов и тренировок для подготовки к полётам.
— Молодой чемодан, я к вам пациента привела! — Девица плюхнулась на высокий табурет
рядом с марсианином.
49
«Наверное, это и есть Ой-Болид», — подумал Слипер, подтянув шорты, и, глянув на девицу,
растопырил рукой на своей голове светлые патлатости.
— Айболит, — протянул руку космонавт, — прошу любить и не жаловаться! — Он с
уважением глянул на майку Слипера, где красовался портрет Эла Йоргенсона.
— Слипер, — протянул в ответ руку братец, — оттуда и отсюда.
Бумкание в баре глушилось стекловатными стенами, а потому здесь можно было хоть как-то
разговаривать.
— Чего и сколько? — приподнял серебряный козырёк инопланетянин, упёр в Слипера
оранжевые очки и пукнул.
— Колёса, — выдохнул Слипер, с состраданием уставившись на космонавта, который, как
братец сейчас же решил, точняк заработал вспучивание живота благодаря фастфудовой пище из
космических тюбиков с башкирской надписью «азык-тулек» и вопреки долгому пребыванию в
невесомости среди прекрасных звёзд.
— Да понятно. Антигриппин и прочие порошки не по моей части. Я спрашиваю, каких и
сколько?
Слипер затравлено воззрился на девицу.
— Ему смысл жизни нужен. Чтоб и туда и сюда уехать. — Мамзель, скривившись, глянула на
Слипера.
— Сколько? — спросил Айболит.
— Да один я тут, сиротинушка, — ответил братец, взглянув на девицу и узрев её отрицательное
мотание головой.
— Двадцать рупасов или десять шакалов. — Оранжевые очки с подозрением метнулись по
сторонам, и обладатель космического кепкошлема положил на стойку руку с зажатым в ней чем-то
маленьким.
Слипер понял, что речь идёт об оплате, но ни о каких рупасах, понятное дело, и знать не знал.
Шакалов и вовсе боялся. Он задумчиво наморщился, полез в карман вываренных шорт и вытащил
оттуда неожиданно для самого себя целую горсть металлических кружочков. Оба-на!
— Сдачи нет, — глядя на них, произнёс Айболит. — Уже третий сегодня с евросами