– В детстве, наверно, рыжим был, – задумчиво проговорил Ксенофонтов.
– Да, там есть один цветной снимок…
– Чем же он их допек… Чем-то он их допек… Ну, ладно, старик, мне пора, – Ксенофонтов поднялся. – Позвони как-нибудь… Через денек-второй.
– Пожалуйста, – в голосе Зайцева прозвучало разочарование, он все-таки надеялся на помощь Ксенофонтова. – Конечно, позвоню. Я могу позвонить и через недельку-вторую… Могу вообще не звонить. – Зайцев устало складывал в стол фотографии, запихивал в переполненный сейф уголовное дело с подшитыми протоколами.
– Ты все-таки позвони. Мало ли чего… Вдруг мыслишка какая посетит, вдруг пивка достанешь…
– Думаешь, стоит посуетиться? – спросил Зайцев, и мелькнула все-таки в его голосе надежда.
– А почему бы и нет? Пиво всегда в радость, независимо от того, пойман убийца или продолжает безнаказанно разгуливать на свободе. Как говорил один мой знакомый петух – не догоню, так согреюсь, – сделав прощальный жест рукой, Ксенофонтов величественно удалился.
На следующий день Ксенофонтов исправно пришел в редакцию и уселся за свой маленький фанерный стол в любимой позе – вытянув из-под него ноги и скрестив руки на груди. Взгляд его, то ли сонный, то ли усталый, еле пробивался из-под век. В редакции уже привыкли к тому, что их незадачливый сотрудник время от времени, злонамеренно уклоняясь от работы, помогает своему другу из прокуратуры разоблачать опасных преступников.
Вошла машинистка Ирочка. Постояла, со скорбью глядя на неподвижного Ксенофонтова.
– Главный сказал, что он тебя выгонит, если сегодня к вечеру ты не сдашь двести строк на машинку.
– Ирочка, скажи, пожалуйста… Ты смогла бы изменить своему мужу?
– С тобой? Да.
– Значит, вопрос заключается только в одном – с кем?
– Для меня – да.
– Спасибо, Ирочка. Теперь он не уйдет.
– Кто?!
– Убийца.
– Боже, Ксенофонтов! Тебе плохо?
– Передай главному, что завтра… Завтра я ему сдам на машинку четыреста строк. Может быть, это его утешит.
Ксенофонтов снова углубился в себя. И наступил наконец момент, когда что-то произошло – чуть дрогнули веки, медленно вытянулись под стол длинные ноги, локти легли на стол, и вот уже в позе Ксенофонтова проступила готовность вскочить и мчаться куда-то.
Что он и сделал.
Выйдя на улицу, Ксенофонтов посмотрел в дождливое небо, поднял воротник плаща, сунул руки в карманы и уверенно зашагал по тротуару. Через пятнадцать минут он был у пятиэтажного дома. По блокноту сверил адрес, поднялся на третий этаж и позвонил.
Дверь открыла женщина. Ксенофонтов удовлетворенно перевел дух, будто узнал ее или очень боялся разочароваться в ней.
– Здравствуйте! – сказал он, беззаботно улыбаясь.
– Здравствуйте, – ответила хозяйка, ничто не дрогнуло в ее лице. Под глазами темнели круги, она выглядела не просто усталой, а какой-то убитой. Ничуть не удивилась Ксенофонтову, не выразила желания узнать, кто он, зачем пришел, к кому. Она просто стояла и ждала.
– Моя фамилия Ксенофонтов. Вчера мы встречались в прокуратуре с вашим мужем… если не возражаете, я зайду на минутку?
– Мужа нет дома.
– Это не важно. Я хочу поговорить с вами.
– Проходите, – без выражения ответила женщина и прошла в комнату, оставив дверь открытой. – Можете раздеться, – донеслось до Ксенофонтова из глубины квартиры. Он воспользовался разрешением и повесил свой плащ в прихожей, разговор в верхней одежде мог получиться скомканным и бестолковым, как бутерброд на ходу.
Войдя в комнату, Ксенофонтов увидел, что женщина сидит на диване, напряженно распрямив спину и положив ладони на колени. И ее колени он увидел. Красивые колени. И женщина красивая – отмечал он про себя с такой настойчивостью, будто пришел специально для того, чтобы убедиться в этом.
– Ваш муж… простите, скоро придет?
– Не знаю.
– Но он придет?
– Надеюсь.
– Вы давно замужем?
– Это важно для прокуратуры?
– Да. Мне показалось, что будет удобнее, если мы поговорим здесь, а не в казенном помещении…
– Пожалуй. Мы женаты десять лет.
– Есть дети?
– Сын. Ему пять лет.
– У вас много друзей?
– Что вы имеете в виду? У кого – у вас? – Лицо женщины чуть дрогнуло. До сих пор она отвечала как бы механически, вопросы Ксенофонтова не вывели ее из печально-сосредоточенного состояния.
– Я имею в виду друзей семьи…
– Не так чтобы очень… В основном это друзья мужа. Охотники… – в ее голосе прозвучала едва уловимая ирония.
– Вы знакомы со всеми охотниками?
– Одно время мы довольно часто встречались… Праздники, юбилеи, вылазки на природу…
– Сейчас это… в прошлом?
– Можно и так сказать.
– А отчего так случилось?
Не знаю… Потеряли интерес друг к другу, возникли всякие обстоятельства… Знаете, когда люди слегка чужие – это удобнее. Никто не пытается перейти некую грань, каждый остается на своей территории, не нарушает границы ближнего… А чуть сблизятся – почему-то решают, что вправе судить о чужой жизни, о чужих поступках, следуют выводы, советы, предостережения…
– Другими словами, у вас не со всеми сложились отношения?
– Если точнее, то у меня со всеми не сложились, – улыбнулась женщина.
– С охотниками?
– Скорее с их домочадцами. Охотники проще… И потом, им есть чем заняться, о чем поговорить, как выразить себя…
– Вас осудили? – прямо спросил Ксенофонтов.
– Что-то вы уж больно… в лоб, – женщина насмешливо посмотрела на Ксенофонтова.
– Я тоже переступил грань?
– Пока нет… Но мне кажется, вы можете это сделать.
– Ошибка. Не переступлю. Единственное, что я себе позволю, – это повторить вопрос.
– Осудили ли меня? Я ведь уже ответила… Выводы, советы, предостережения.
– Вы знали Асташкина?