Не желая связываться, дабы не вляпаться в историю, едва сойдя с самолета, я поднял ладони и развернулся в обратную сторону. По привычки извинившись на английском языке.
— Иностранец, что ли? Ну, тогда гуд найт! — последнее, что я услышал и отключился.
Не сам, конечно. Выключил меня громила, легонько тюкнув по темечку своим кулаком.
Очнулся я уже в мягкой постели неизвестного мне жилища. Рядом со мной сидел дед Борис, бледнее свежевыпавшего снега.
— Ну, слава богу! — оживился Борис, увидев, что я открыл глаза.
— Где я? — проскрипел мой голос.
Интерьер комнаты наводил на мысль, что меня притащили в какой-то музей, и в данный момент моё бренное тело проминает перины века так девятнадцатого примерно. Резная мебель из массива дерева, классическая раскладка на стенах и старинные часы, с циферблатом которых разберется не каждый.
— Дома, Тимур. Наконец-то ты дома, — мягко улыбнулся старик, смакуя эти нехитрые слова.
Его глаза лучились счастьем, что солнце можно было выключать. Я не чувствовал себя дома, но возражать не стал, потому что впервые видел такое безмятежное счастье в глазах Бориса Иннокентьевича. В выцветших радужках медового цвета больше не было беспокойства и напряжения. И, глядя на деда, я осознал, насколько действительно для него было важно притащить мою задницу в Россию.
— Вижу, в этот раз мне не придется дежурить подле тебя с капельницей, Борис Иннокентьевич! — раздался ворчливый голос в дверях.
— Проходи, Николай Дмитриевич, знакомься, мой внук Тимур! — с нескрываемой гордостью представил меня дед вошедшему мужчине.
Глянув на вошедшего, я ещё больше занервничал. Мужчина был одет в костюм-тройку в крупную коричневую клетку, из кармашка выглядывал уголок платка, на носу пенсне. И для полноты картины тащил с собой саквояж! В последний раз я видел такого доктора в историческом детективе по роману Агаты Кристи. Судя по его внешнему виду и седым вискам, этот врач клятву Гиппократа давал Гиппократу лично.
— Вашу мамашу… — пробормотал я, размышляя, знают ли в этой стране, что пенициллин давно открыли или лечат пневмонию настойкой из кореньев и молитвами?
Да уж, получается, что единственное, что произвело на меня впечатление в России — блондинка с шикарной улыбкой и весьма увлекательным досугом.
— Что там произошло? На дороге? — решил я выспросить у деда, пока эскулап меня осматривал.
— Какая-то спецоперация, — пожал плечами Борис. — Мы вовремя подоспели, а не то и тебя бы увезли в кутузку.
К моему сожалению, дед ничего не знал из того, что происходило на дороге, так как полностью был сконцентрирован на мне и не смотрел на эту операцию. Кого ловили — он тоже не понял. Девчонку или того мужика?
— До свадьбы заживет, — сделал свой высокопрофессиональный прогноз лекарь.
Пока дед провожал врача, я поднялся с лежанки и подошел к шкафу, за стеклянными дверцами которого стояли фотографии.
— Это твой отец, — тихо произнес за моей спиной Борис.
Обернувшись, я, как обычно, хотел перевести тему, дабы не слышать ничего о них, но не смог. Дед смотрел на выцветшую фотографию своего сына с застывшей во взгляде печалью и глубокой болью, которая не проходит и не оставляет его вот уже много лет.
Рядом стояла свадебная фотография, где тот же молодой человек держал в своей руке руку невероятно красивой брюнетки. У меня её глаза.
— Что с ними произошло? Авария?
Разумеется, я давно задавал себе этот вопрос, но все никак не мог решить, действительно ли я хочу знать о себе всё. Наша память — очень мудрая штука, она способна блокировать травмирующие нашу психику эпизоды, и то, что я не помнил ни единого мгновенья из своей жизни тут, говорило само за себя.
— Их убили в собственном доме, — бесцветным голосом ответил Борис. — Поехали-ка в гости к моему другу Виктору? Посидим на берегу озера, порыбачим. Поедем на недельку, а за это время мой помощник сделает тебе паспорт… и гражданство, разумеется, тоже.
Борис Иннокентьевич явно очень торопится свалить на меня свои несметные богатства. Это одновременно и настораживает, и вместе с тем появляется приятное чувство предвкушения, словно он действительно отдает то, что по праву мне принадлежит.
— Можно? — открыв дверцу и схватив фотографию, я сжал рамку так, что даже если бы дед мне отказал, отбирать её пришлось бы с гидравлическим инструментом.
Из исторического музея, который оказался домом Бориса, он увёз меня в шикарное место где-то в Калужской области.
Среди густых лесов, прямо на берегу большого озера, жил его друг Виктор, и, как оказалось, он был последним, кто разговаривал со мной до моего исчезновения.