- Не… - шепчет фея.
- У нас так продавали… В мясных рядах. По весне особенно. Когда они бестолковые ещё, голодные. Вот Эдвин, был такой парень у нас, их дюжинами мясникам носил. Так, - его пальцы уже обхватывают её шею сзади, нежно прощупывают выступающие позвонки, опускаются под ворот пиджака, который кажется непомерно огромным на хрупкой женщине. Здесь её кожа оказывается неожиданно тёплой и гладкой. - так… Сбила ты меня своим хихиканьем. Я о бульоне говорил. Эээ… В общем, чего там… Ощипать, выпотрошить, в котёл бросить… Соли… Солью бульон не испортишь. Лука, - его ладонь застывает на плече у женщины, сквозь слои одежды прощупывая очертания тела. - Луковицы две или три мелкие если. Кто-то крошит, я так только корни срезаю, да от земли отряхиваю — всё равно потом разминать всё, - Румпельштильцхен вздыхает, стирает из-под носа едкую солёную слизь. От разговоров о еде во рту скапливается слюна, а пустой желудок болезненно сжимается, но… лучше уж думать о голоде, чем о том, что они замёрзнут насмерть в подземелье раньше, чем эти недоумки гномы успеют их раскопать. - Моркови… Если молодая, то ботву срезаешь, и потом уже, когда почти всё готово, туда же, в котёл. - Он берёт её правую кисть в свою, склоняется, согревает дыханием каждый палец. Они такие маленькие, нежные, расцарапанные в кровь. На ладонях надулись свежие волдыри от верёвки, - ..если моркови нет, тогда лопух так же — корень вначале, ботву позже. Вот вместе не надо их. Они не дружат. Рул! - внезапно сам себя прерывает мужчина. - Можно, я твои пальчики поцелую? И ладошку?
Рул Горм елозит у него на коленях, разворачивается, отодвигаясь от его груди, но руки не отнимает.
- Можно, Румп, - сипит она. - И не только руку.
Ему хочется переспросить: что, правда? Но он только бормочет: «Спасибо», - и целует её в центр ладони, пытаясь запомнить ощущение её кожи на своих губах. Он очень медленно припадает к подушечкам пальцев феи, водит языком по царапинам, ощущая медно-солёный вкус крови — совсем человеческий.
Наконец её ладонь выскальзывает, бессильно падая вниз, и Румпельштильцхен встречается с Рул Горм взглядом. Она смотрит на него в упор, слегка запрокинув голову, и ждёт. Мужчину слегка смущает этот выжидающий взгляд, он шмыгает носом, с особенной тщательность вытирает его о уже склизкий рукав, нервно облизывает губы. Одно дело мечтать о фее, а другое… целовать её так запросто, наяву.
Он обхватывает ладонями её лицо.
- Я, - шепчет Рул, - не умею любить.
- Не страшно, - отвечает Румп так же тихо, - я научу.
Их веки опускаются одновременно, едва лица начинают сближаться.
- Ааа! - хрипло восклицает Рул Горм. Румпельштильцхен отпрыгнул бы от неё, если бы это было возможно, а так только резко отстраняется и распахивает глаза. У феи на лбу кровоточит свежая ссадина.
- Твой… - показывает она пальцем, - светильник.
Мужчина с досадой шлёпает себя по ляжке и спешно снимает закреплённый на голове, сломанный и бесполезный шахтёрский фонарик. Как он мог забыть о нём?!
- Попробуем ещё? - предлагает женщина.
- Да, моя хорошая, - Румп протягивает руку и гладит Рул по щеке. - Да, моё сердечко, - продолжает он и целует фею в лоб, - прости меня. - Следующие поцелуи достаются прикрытым дрожащим векам. - Любовь моя, - обцеловывает щёки. - А это, - проводит мужчина подушечкой большого пальца по чётко очерченной нижней губе Рул, - мы оставим на сладкое.
Рул Горм всхлипывает. Или смеётся. Он не может понять, и снова сгребает её в крепкое медвежье объятие:
- Ну, ну! Всё будет хорошо, вот увидишь.
========== Глава 5 ==========
Дэвид берёт бумаги — по большей части счета и жалобы — в неровную стопку и складывает на край стола. Эмма намного лучше справлялась с документами; все эти папки, с вкладками в алфавитном порядке, и только ей одной понятная система файлов с интертекстуальными ссылками в стареньком компьютере — хранилище всех криминальных тайн Сторибрука. Но уговорить дочь остаться на посту шерифа, после того, как её имя появилось на кинжале Тёмного, ему не удалось. Она всё твердила, что может повредить кому-нибудь, и велела родителям держаться от неё подальше. Избегала их. Дэвид размещает на расчищенном пространстве бланки отчёта и только после поднимает взгляд на ждущую его внимания Белль, которую он почти не воспринимал без Голда, и говорит преувеличенно деловым тоном:
- Я надеюсь, что ты по серьёзному поводу.
- А то, что у тебя тут живой человек сидит — это уже не повод?! - громко возмущается из-за решётки Уилл.
- А ты бы помолчал, - даже не оборачиваясь, негромко замечает Дэвид. Но убедительно - настолько, что возмущённый вопль сменяется недовольным бормотанием, в котором можно различить «вообще-то мне адвокат положен» и «права человека». Дэвид гасит усмешку и выжидающе смотрит на посетительницу. А она явно нервничает: неловко возится с застёжкой сумки, бросает почти умоляющие взгляды в сторону обезьянника. Беспокоится о своём друге-дебошире?
- Сегодня мне… абсолютно не до чего, – нарушает молчание Дэвид. – Потому, если есть что сказать, говори, нет — извини.
Дэвид достаёт из ящика стола шариковую ручку и склоняется над бланками. Дело, разумеется не в том — не только в том — что Белль жена человека, виновного в случившемся с Эммой. Если бы Румпельштильцхен остался там, за чертой, тьма, скопившаяся в гнилом сердце монстра, никогда не завладела бы его девочкой. Но Дэвид слишком великодушен - если, конечно, не считать снисходительность проявлением малодушия - чтобы винить в этом Белль. Он даже и Румпельштильцхена не упрекнул ни разу, после того, как убедился, что годы, проведённые под Проклятием, стёрлись из памяти бывшего Тёмного. Просто сегодня Дэвиду действительно – ни до чего. Во всяком случае, не до очередных домыслов принцессы-библиотекарши. Слишком уж тяжёлым выдалось начала дня: даже чашки кофе не успел выпить, не говоря уже о завтраке. Ривер-стрит — одна из центральных улиц города — провалилась под землю в тот самый момент, когда по ней ехал школьный автобус. Эта новость вытащила Дэвида прямо из душа, и те несколько минут, что понадобились на одевание, телефон чуть не разорвало от звонков — видимо, каждый из свидетелей происшедшего считал своим долго известить полицию. Разбуженный Нил горестно плакал, а Cнежка не знала, что делать: то ли успокаивать сына, то ли спешно резать бутерброды мужу. С бутербродами Снежка так и не успела, а Дэвид вместе с пожарной командой всё утро развлекался, вытаскивая детей из помятого, завалившегося на бок автобуса. Но даже когда пострадавшие были эвакуированы, Дэвиду, как исполняющему обязанности шерифа, пришлось остаться - и пока засыпали и разравнивали свежий грунт, щебень и укладывали асфальт, - проработать регулировщиком. И хотя к полудню коммунальные службы наконец выставили заграждение, для него ничего не закончилось. Заполнение с десятка бланков, составление отчёта о происшествии, сбор показаний свидетелей, поиск причин аварии. При одной мысли о том, что всё это ему предстоит, хочется застонать и закрыть лицо руками. И только присутствие беспокойного заключённого и не менее взбудораженной миссис Голд, заставляют сдерживаться.
- Насчёт феи, она так и не объявилась, и… - взволнованно начинает Белль, но Дэвид прерывает её:
- Да-да, спасибо, что напомнила. Я уже говорил с Лероем, он собирался возглавить спасательный отряд и ждал только моей отмашки…
- Ну, пока он собирался, кто-то уже собрался, - поджимает губы молодая женщина и извлекает из сумки вчетверо сложенный лист бумаги. - Вот.
- Зафсе? - Дэвид смотрит на крупно выведенные буквы, но в смысл написанного удаётся вникнуть не сразу. - Что ещё за ерунда? - Он трёт подбородок. - В те пещеры через библиотеку всё равно не попасть. Этот проход был закрыт ещё до… - «до снятия проклятия» хочет добавить Дэвид, но слова застревают в горле. “Может быть, это ничего не значит”, — уговаривает он себя. Прежде, чем делать выводы, нужно сверить схему шахт с картой города. Миссис Голд не сводит с него выжидающего взгляда, но Дэвид по-прежнему молчит.
- Спите на рабочем месте, шериф? - ехидно комментирует из-за решётки Уилл.