Наверно, я вытаращил глаза:
– В самом деле?
– Конечно. Но кто бы мог его предложить? Допустим, ты проявил похвальное рвение и незаурядный ум и не ошибся насчет четы Перес. Но где же потенциальный клиент? Кому мы можем поведать о существовании этого изысканного любовного гнездышка и о принадлежности его покойному мистеру Йигеру? Разумеется, не его семье и не коллегам по бизнесу. Они, скорее всего, предпочли бы, чтобы мы скрыли сей факт, а не предали его гласности. Но мы ведь не промышляем шантажом. Допустим, одна тоненькая ниточка все же есть: кто тот мужчина, который приходил вчера и выдал себя за Йигера? И зачем он приходил?
Я покачал головой:
– Сожалею, но помочь ничем не могу. Вы прочли мой отчет?
– Да. Это явно человек, обладающий особым, я бы сказал – культивированным, языковым чутьем. Он сказал: «В противном случае не стоило и приходить». А потом: «Могу я поговорить с вами сугубо конфиденциально?» И дальше: «Мне довольно». Последние две фразы просто обращают на себя внимание, первая же необычна. «В противном случае» вместо «иначе» или «а то». Примечательно.
– Вы находите?
– Нахожу. И еще: в обыкновенном разговоре он процитировал «Герцогиню Мальфи» Джона Уэбстера: «Всяк грех глаголет, но убийство вопиет». Затем «Альцилию» Джона Харрингтона: «Измена Родине себя не окупает». И вдобавок «Парацельса» Браунинга: «Чем выше ум, тем тень длиннее ляжет, отброшенная им на дольний мир»[6]. Обычно люди цитируют, желая щегольнуть эрудицией, но с чего бы ему козырять своей начитанностью перед тобой? Ты слышал его и смотрел на него, когда он говорил. Пытался он произвести на тебя впечатление?
– Нет. Просто говорил, и все.
– Вот именно. И у него запросто слетают с языка цитаты из двух елизаветинцев и Роберта Браунинга. На десять тысяч найдется лишь один человек, знакомый сразу с Уэбстером и Браунингом. Он преподаватель. Причем преподает литературу.
– Но вы-то не преподаватель.
– Я узнал только Уэбстера. Остальные цитаты пришлось искать. Харрингтон мне не знаком, а Браунинга я просто не приемлю. Итак, он один на десять тысяч, а в Нью-Йорке ему подобных меньше тысячи… Проверим твою сообразительность: если он знал, что Йигер мертв – потому, что убил его, или по другой причине, – зачем пришел сюда морочить нам голову?
– Сдаюсь. Я уже пытался это понять вчера вечером. Если он убийца, то подобное поведение можно объяснить лишь большими проблемами с головой, однако психом я бы его не назвал. Если же он не убивал, то, явившись к нам, хотел привлечь внимание к тому кварталу, к Восемьдесят второй улице и к дому. Ничего лучшего мне на ум не приходит. Но, чтобы в это поверить, надо самому быть с приветом. Анонимный звонок в полицию сработал бы гораздо быстрее. Можете предложить версию получше?
– Нет. И никто не смог бы. Наш самозванец не знал, что Йигер мертв. Но если он полагал, что Йигер жив, чего тогда надеялся добиться своим представлением? Этот субъект не мог бы поручиться, что, когда он не явится к месту встречи, ты тотчас позвонишь или наведаешься домой к настоящему Йигеру. Тем не менее он был убежден, что рано или поздно – либо тем же вечером, либо на следующее утро – ты все-таки свяжешься с Йигером, узнаешь, что твой посетитель – самозванец, и скажешь об этом человеку, чьим именем он назвался. И что? Да ничего, кроме того, что ты передашь Йигеру все сказанное самозванцем. Если бы настоящий Йигер опознал фальшивого по твоему описанию, он бы понял, кому стало известно о его визитах на Восемьдесят вторую улицу. Но это предположение я отметаю: реши самозванец осведомить Йигера, кто именно в курсе, зачем утруждать себя походом к тебе? Почему просто не сообщить об этом по телефону, по почте, в беседе с глазу на глаз, да хоть подбросив анонимную записку? Нет. Он был уверен, что Йигер не опознает его по твоему описанию. Просто ему хотелось намекнуть Йигеру, что кое-кто осведомлен о существовании любовного гнездышка, а также, возможно, что об этом приюте любви теперь знаем и мы с тобой. Поэтому я сомневаюсь, что человек, затеявший интригу, будет нам полезен, но все равно хотел бы поговорить с ним.
– И я не отказался бы. Еще и потому отчасти я оставил в засаде Фреда. Существует, хоть и небольшая, вероятность, что у того человека есть ключи и он появится там.
– Да, как же! Шансы, что там вообще кто-нибудь появится, ничтожно малы. И ты это прекрасно знаешь. А Фреда оставил там, чтобы я сейчас не мог просто сказать, что инцидент исчерпан. Теперь же мне пришлось бы распорядиться, чтобы ты отослал Фреда, а ты знаешь, что к твоим распоряжениям я отношусь с не меньшим пиететом, чем к своим. Да, Фриц?
6