— Вы кто? Что вам нужно? — громко произнёс он.
Незнакомцы не отреагировали. Квадратное лицо ближайшего к Питеру незваного пришельца не имело никакого выражения, и, казалось, что он даже смотрит куда-то мимо Питера, вбок и вдаль. Питер, заглядевшийся на его лицо, успел почуять быстрое движение сзади и даже почти развернулся, но тут в левом глазу будто взорвалась ослепительная петарда, и наступила тьма.
Он разлепил веки через полтора часа, подвешенный за связанные руки; оглядел незнакомую круглую комнату с каменными стенами без окон, освещённую мягким желтоватым светом, и произнёс хрипло:
— Колдун. Я так и знал.
И увидел, как из-за черного саркофага, висевшего в центре комнаты, вышли трое.
У господина Жана Антуана Филиппа Легри, старосты деревни Малый Лакон, заседателя окружного суда и прожектиля второй ступени братства Урании, день определённо удался. Жаль, конечно, что троим ленивым придуркам, которые по чьему-то бараньему недосмотру вообразили себя борцами с чудовищами, удалось ускользнуть, но ничего, на сегодня хватит и одного молокососа. Щенок сумел найти деревню, думал староста; сумел прочитать тайны древних, значит, будут и другие.
— Не люблю молокососов, — произнёс Легри вслух.
Юнец, висящий у стены, не ответил ему — он очнётся, но не сейчас. Двое субурдов шевельнулись, но, сообразив, что это не команда, снова застыли, сберегая тепло. Саркофаг в центре круглой комнаты, бесконечно чёрный и идеально прямоугольный, остался неподвижен.
Староста не любил молодых да ранних потому, что сам он стал некромантом поздно. Зато, утешал он себя, это был зрелый шаг, Франциск ему ведь так и говорил, и в братстве это понимают. Несомненно понимают. Только не говорят они ему ничего, вот уже с десять лет ни слуху ни духу… Ну да и ладно, ему и без них хорошо: когда ты могуч, неуязвим и когда у тебя есть цель, тебе некогда предаваться скуке и унынию.
Это случилось давно, жаркой летней порой, когда не хватает ни рабочих рук, ни длинного-предлинного дня. Запись в книге расходов и доходов, которую он завёл, подражая спесивым городским заседателям (он виделся с ними на окружном суде, куда его тоже избрали), гласила:
«12 курей отдал в уплату долга соседу Люшу. Сегодня произошло воистину удивительное событие. Заканчивая рыть яму для погреба, наткнулся на скрытую в глубинах холма пещеру, которая вела, казалось, в самое сердце земли. Пришлось изрядно потрудиться, с тем чтобы расчистить ход, но оно того стоило — в конце пещеры обнаружилась дверь. С помощью самого тяжёлого лома и колуна удалось ослабить один засов, а к утру следующего дня дверь подалась».
«У меня не хватает слов, чтобы описать это чудо. Большая круглая комната, как будто бы освещена; в центре стоит хрустальный гроб, в коем лежит молодая женщина удивительной красоты — вот что я увидел в образовавшуюся щель, и с удвоенной силой начал взламывать преграду, но не прошло и минуты, как хрусталь, из которого он был сделан, стал чернеть прямо на глазах. В отчаянии я просунул голову в зазор, надеясь запечатлеть её образ, но увы мне, было поздно, и я застрял в глупейшем виде: голова внутри комнаты, а тело в пещере. Спасла меня моя супруга, да продлят небеса её дни. Её издевательства и насмешки — наказание за мою нетерпеливость и горячность. Я их принимаю кротко, как подобает смиренному прихожанину».
В течение нескольких лет после досадного застревания головой Жан Легри открывал гроб силой, и даже хотел купить и перенести в тайную комнату новейший паровой кузнечный молот — но тогда-то и обнаружил, что проклятый саркофаг имеет свойство восстанавливать утраченные куски, залечивать сколы и выбоины. Единственной зацепкой были углубления в форме ладони — два по бокам и одно с торца. Вначале он решил, что дело в размере: сделал отдельный вход в пещеру, жадно искал обладателя подходящих конечностей и уговорами, угрозами, а иногда за плату водил их «приложить ручку». Ничего не помогало. Томилис язвила, он огрызался, жизнь продолжалась такой, как и была — серой, пугливой, обыденной; лишь воспоминание о том самом дне согревало его.
Пожилой знахарь по имени Франциск попал в их дом на исходе осени, в начале ноября. Томилис встретила его по дороге к Лакону, помогла ему нести сумку, они разговорились, и выяснилось, что доброму страннику негде переночевать, а у бездетных супругов Легри как раз найдётся место. Жан равнодушно смотрел, как его супруга беседует за столом с путником о всякой ерунде вроде трав и погоды, затем собрался было снова навестить саркофаг, как неожиданно их гость окликнул его скрипучим голосом:
— Милейший хозяин, разрешите с вами поговорить с глазу на глаз?
Легри так удивился, что разрешил.
Разговор состоялся у входа в пещеру с саркофагом. О чём они говорили, Легри не рассказывал никогда и никому, включая и Томилис, и в дневник свой ничего не записал. Старик исчез сразу после разговора. Его видели на тракте ранним утром — он шёл пешком, налегке, с пустыми руками.
Без сумки.
Жан Легри, разобравшись с дарами странника, уже через две недели создал своего первого субурда, а еще через неделю второго; Франциск в нём не ошибся. Проблема нехватки рабочих рук была решена на корню, и месяц спустя он взялся за саркофаг с новыми силами. Однажды он проснулся особенно возбуждённым, всё утро ходил по дому туда-сюда; Томилис равнодушно смотрела, как он скрылся в пещере, прихватив свой дневник, свечки и перо с чернилами. Вернулся он оттуда неожиданно скоро, радостный, счастливый — и с разбитыми в кровь руками.
«…удивительное событие случилось тогда, на самом пике моего отчаяния и безнадёжности. Я несколько раз ударил кулаком по чёрному камню, не обращая внимания на боль — и чудо! чудо! — крышка гроба сдвинулась на полпальца и тут же стала на место. Я немедленно остыл и напряг весь мой разум. Осмотрев гроб, я обнаружил на нём капли моей крови из разбитых рук. Полагаю, это оно. Я нащупал путь — он, как и должно, лежит через кровь».
Круглая каменная комната, а в самом её центре черный прямоугольный монолит. Над ним грубо сколоченная деревянная конструкция вроде лесов, а с её верха спускается огромный мясницкий крюк на толстой верёвке, перекинутой через блок. Крюк весь в черном и липком, и Питер, приглядевшись, понял, что и монолит тоже. И запах — тяжкий густой запах с оттенком железа.
Кроме него, в комнате было ещё трое: староста Легри, стоявший в изголовье саркофага и бормочущий что-то себе под нос, и двое незнакомцев — один размеренно вытравливал веревку с крюком, второй с жуткими лязгающими и скребущими звуками точил что-то железное в углу.
Питеру стало совсем нехорошо. Знаменитые «Методы» господина Тюрго, барона д'Ольна, работа, снискавшая ему европейскую славу, где он с помощью простых умозаключений наглядно показал невозможность магии, чародейства и ведовства, была настольной книгой Питера ещё во времена студенчества. Господин Тюрго, несмотря на преклонный возраст, до сих пор возглавлял созданную им Академию наук, ремёсел и душевных радостей, и, разумеется, все, кто трудился в её стенах, полностью исключали саму возможность существования ведьм и колдунов.
— О, вы очнулись, — благожелательно заметил староста. Его произношение стало ещё чётче; такая речь была бы уместна в салоне мадам Жирарден, но никак не в этом языческом святилище. — Колдун, говорите… Но колдунов ведь не бывает, господин Кэтфорд. Вам ли об этом не знать.
Король Жози Второй под впечатлением от «Методов» подписал специальный ордонанс, объявляющий всей стране, со ссылкой на Академию, что колдовства не существует, и запретил государственным и муниципальным органам принимать от граждан и крестьян жалобы на оное. Лучшего способа похоронить авторитет Академии среди крестьян и жителей провинций и придумать было невозможно. Питер теперь понимал и профессора Виннэ, и своих коллег по кафедре: их нелюбовь к экспедициям была вызвана не столько ленью, сколько страхом, в котором никто из них не решался признаться даже себе.
— В саркофаге древний человек, — заговорил он. — Помните? Ему не нужны жертвы, он человек, а не бог. Ваша настоящая сила в том, что жители деревни боятся вас. Этого можно добиться и без крови. Я имею в виду, без настоящей крови. Есть вещества, похожие на…