– Поглядим, – ответила та. – А дело какое?
– У меня есть ордер на обыск вашего дома, – сказал Аслан казённым тоном.
– Это с чего это вдруг? – спокойно спросила старуха.
– Есть основания полагать, что у вас скрывается Геркулес Мюко, дезертировавший из службы королевской эвакуации, что повлекло…
– Ничего оно не повлекло, – отрезала старуха. – Нету здесь вашего… Геркулеса.
Аслан молча показал ей ордер.
– Вы поймите, мадемуазель Легри, – сказал Питер. – Обыск всё равно состоится. Не сегодня, так потом. Верно ведь, лейтенант?
Аслан кивнул, не отводя взгляда с лица старухи. Мадемуазель Легри всё поняла.
– Саркофаг я открыть не смогу, – резко сказала она. – Но увидеть, кто там, вы увидите.
– Отлично, – быстро, чтобы Аслан не успел ничего сказать, произнёс Питер. – Мы согласны.
Аслан задумчиво посмотрел на своего друга, но ничего не сказал, а просто спрятал бумагу с ордером в карман. Старуха вышла и заперла за собой дверь; окинула взглядом свой дом. Окна были плотно занавешены.
– Ведите к вашему… гробу хрустальному.
Через минуту подошли к площади. Саркофаг стоял рядом с мобилем эвакуаторов, готовый к погрузке. Вокруг собралась вся деревня, включая и нового старосту.
– Сдал, трепло, – сказала старуха Легри Клоду, проходя мимо. Тот отвернулся, не произнеся ни слова.
Подошла к саркофагу.
– Видишь? – старуха указала на углубления в форме ладони. Питер кивнул. Площадь притихла. – Жан-то мой думал, что надо кровь туда. Двинутый он был, как и папаша его. Это ж надо, сыну кошку завещать.
– А что туда надо? – неожиданно ревниво спросил Клод издалека.
– Древние, они же не дураки были, – сказала старуха. – Саркофаг, он для того, чтоб кто там лежит, сохранился в целости и сохранности. Вот и весь смысл.
– И что? Дальше-то что? – спросил Аслан после молчания.
– Э, да вы мозгами не дальше моего муженька ушли. Саркофаг – умный. Он не откроется, если, – старуха начала загибать пальцы, – будет сильно жарко, или там огонь, или сильно холодно, мороз зимой. Или если воздух будет ядовитый, как на болоте каком, он тоже не откроется.
– А! – сказал Питер.
– Что, сообразил, умник? – насмешливо спросила мадемуазель Легри.
– …и если рядом будет враг, – произнёс Питер, – он тоже не откроется.
– Вот, – произнесла старуха. – Хоть кто-то догадался. И особенно он не откроется, если рядом будет околачиваться полный дурачок вроде моего муженька, гори он в аду.
– Давайте, – сказал Питер и закатал правый рукав, хотя это было лишним. – Я, Аслан и вы. Верно?
Старуха огляделась.
– Только вот этого, – указала на Клода мстительно, – надо убрать подальше.
Клод взвыл от обиды и разочарования.
– Ах ты мерзкая старуха!
– Катись, трепло, катись, – хихикала вдова Легри, наблюдая, как селяне со смехом выпроваживают своего нового старосту.
– Так. Ты, чернявый, клади руку сюда.
Аслан положил руку в углубление слева.
– Ты, умник, сюда.
Питер встал напротив Аслана, саркофаг оказался между ними, и положил ладонь в другой углубленный знак, напротив.
– Ну а я вот сюда, – старуха прошла в голову саркофага и, привстав на цыпочки, положила ладонь в знак на торце.
– А теперь представляй, что он прозрачный.
– Что? – растерялся Питер.
– Представляй, что не камень это, а стекло, или хрусталь какой, не знаю, – объяснила старуха. – Шибче представляй, и ты, чернявый, тоже.
Аслан хотел что-то сказать, но закашлялся.
И тут Питер едва не закричал.
Гроб, саркофаг, монолит становился прозрачным! Он будто таял, одновременно сохраняя твёрдость и форму. Стало слышно, как чирикают птицы, жужжат насекомые, как ветер гладит траву – и как тихо, едва-едва, дышат люди на площади, глядя во все глаза, стараясь запомнить, запечатлеть.
Женщина, нет, девушка, – и девушка красоты удивительной. Правильные черты, длинные черные ресницы, светлые короткие волосы (в толпе слегка зашушукались), одежда из мягкой бежевой ткани. Она даже не лежала, а словно парила – саркофаг стал прозрачным весь.
Никто не помнил, сколько это длилось. Лишь когда монолит снова стал возвращать себе обычный вид, людей словно отпустило, они зашумели, заговорили. Старуха же долго-долго смотрела на лицо девушки, пока оно не скрылось за чёрным камнем.
– Красивая, зараза, – тихо произнесла она наконец.
Затем гордо вскинула голову и оглядела всех по очереди. Никто не произносил ни слова. Старуха неожиданно усмехнулась:
– Ну да и я по молодости не хуже была.
И вдруг на какую-то секунду за морщинами, за иссохшейся кожей, источенным лицом и скрюченными пальцами стали видны прямая спина, чёткий профиль, сильные красивые руки и живой, совершенно не старушечий взгляд.