– Начнем с холодных закусок – цыплята и рыба в желе. Мы ожидаем не менее двухсот человек, и почти сто из них останутся на ленч. Позор, если кому-то из них не хватит прибора или достанется последний кусок с блюда. Проверьте запас салфеток и зубочисток.
Обе они были предельно воодушевлены. Поминки – извечный ритуал, сопутствующий похоронам. Близким людям покойного это дает возможность растворить в хлопотах и суете свою боль от потери, а кому-то и проявить свои командирские способности.
Глядя на лужайку, Фрэнсис вернулась в свое детство, и призраки прошлого почти зримо витали над нагретым солнцем ровным газоном. Здесь было поле ее игр, поле битвы за справедливость, которую она вела с ранних лет, догоняя младшую сестричку, изображавшую убегающего преступника, и, изловив, предавала ее «суду», а потом просила «высокий суд» о снисхождении. Еще они играли в войну, в поиски запрятанного флага, и тогда отец принимал в этом участие. Он, конечно, был быстрее дочек, но старался, чтобы они этого не заметили и игра не потеряла бы для них интереса.
Фрэнсис вспомнилось давнее Рождество, когда ей было всего десять. К тому времени их праздничное расписание было обговорено и строго соблюдалось. Канун Рождества и утро они проводили с матерью на Манхэттене, затем шофер отцовского лимузина отвозил девочек на сутки в Саутгемптон для общения с отцом. Такой странный обычай, огорчавший маленьких сестер, объяснялся взрослыми как желание устроить для них двойной праздник, дважды отметить Рождество. «Ведь два больше, чем одно», – говорила Аурелия, и Ричард точь-в-точь повторял ее слова.
«Свои подарки ищите вне дома», – сказал тогда отец, и Фрэнсис с Блэр надели теплые парки поверх своих праздничных нарядов и отправились на лужайку, на промерзлую, пожухлую траву в красненьких лакированных туфельках. Искать подарки Ричард пошел с ними, и Фрэнсис помнила тепло его большой руки, сжимавшей ее детскую ручку, и как она семенила ножками, почти бежала, чтобы не замедлить его широкий мужской шаг. По пути отец говорил о том, как он любит рождественские праздники и как рад, что они проводят их вместе, но потом, повзрослев, она поняла, что этот разговор был затеян лишь с целью оттянуть на какое-то время представление подарка. В тот раз это был тщательно скрытый под опавшими кленовыми листьями складной батут – мечта всех девочек того возраста.
«Счастливого Рождества!»
Отец мгновенно собрал батут, поднял Блэр на руки и перекинул через алюминиевое ограждение на упругую сетку. Фрэнсис без его помощи забралась туда же, и началось восхитительное движение вверх и падение вниз, и снова полет… Волосы девочек растрепались, как у маленьких ведьм, но от этого было только веселее. А глаза Ричарда светились счастьем.
– А мы все ждем, когда ты объявишься. Путешествие Фрэнсис в прошлое было резко оборвано фразой, произнесенной Джейком. Видения были столь живы в ее глазах, что ей понадобилось поморгать пару секунд, чтобы вернуться в настоящее и рассмотреть, кто к ней обратился так бесцеремонно. С последней их встречи Джейк кто-то изменился. Он явно похудел, и костюм отличного покроя теперь на нем слегка обвис.
– Ты уже приехал? Когда?
– Утром. А что?
– Да нет, так просто. Я огорчилась, услышав, что тебе не удалось разделить с нами наше семейное горе с первого момента.
Джейк почесал макушку, как бы надеясь, что оттуда поступит приемлемый ответ.
– Так получилось. Я был занят.
– На праздники?
– Тот, кто работает на себя, а не на правительство, не знает выходных. Иначе мы бы умерли с голода.
– И ты в эти дни зарабатывал себе на жизнь?
– Как ты догадалась? Разумеется. Посмотри, Фрэнсис! – почти обрадовано воскликнул он. – Кажется, Блэр и Лили усаживают твоего папашу в лимузин. Пора трогаться.
Фрэнсис, Блэр, Джейк, Ричард и медсестра хранили молчание все время, пока шофер медленно вез их в черном лимузине по шоссе, протянувшемуся вдоль побережья. Когда они обогнули обширную территорию теннисного клуба с опустевшими к этому часу кортами, Фрэнсис увидела впереди небольшую церковь из побуревшего от времени и морского воздуха кирпича.
По соседству с церковью высилось здание корпорации купальщиков, и на устремленной к небу мачте трепетал ее флаг. Там шла своя обычная жизнь независимо от того, что происходило поблизости, всего лишь в двадцати ярдах. Босоногие детишки с раскрасневшимися от хлорированной воды бассейна глазами скопились на террасе и на ступенях здания. Их родители и прочая публика терпеливо ждали, когда полиция пропустит поближе их машины.
Некоторые из самых близких друзей Ричарда и Клио образовали две цепочки от улицы до входа в храм, ограждая семью покойной от соприкосновения с толпой. Фрэнсис узнала некоторых в этом ряду скорбящих. Джек Ван Фюрст, скрестивший руки на груди и с опущенной головой. Малкольм Моррис, полный энергии и больше занятый тем, чтобы оттолкнуть тех, кто напирал сзади, чем выражением скорби. Ее мать, Аурелия, явилась на похороны в строгом черном одеянии, даже в черной шляпке с ниспадающей вуалью. Рядом с секретаршей Белл стояла Пенни Адлер и нервно теребила в руках сумочку. У бедной Пенни катились по лицу редкие, круглые, как фальшивый жемчуг, слезы, а подбородок заметно дрожал.
Лили вкатила на дорожку инвалидное кресло с Ричардом. За ней следовали Блэр и обнимающий ее за стройный стан Джейк. Фрэнсис замыкала эту скромную процессию в одиночестве. Она ощущала, что глаза любопытствующей толпы излучают некую материальную силу, которая проникает под одежду, сквозь кожу, раздражает нервы.
Лили ловко и быстро доставила кресло с Ричардом на положенное место в храме, встретившем их прохладным сумраком и тихой органной музыкой.
Атмосфера пропиталась запахом бесчисленных венков, букетов и цветов, свежесрезанных, но уже начинающих увядать. Обилие этого растительного жертвоприношения поразило Фрэнсис. Тому причиной был открытый кошелек Ричарда и щедрость друзей-соседей, ясно осознающих, что кому-то вскоре предстоит лежать здесь в гробу, что все мы смертны и проводы должны соответствовать обычаям. Самый главный интерес – хоть это было кощунственно – для Фрэнсис представлял вопрос, присутствует ли убийца на траурной церемонии.
Трудно было представить, что среди этих добропорядочных, распевающих религиозный гимн граждан есть тот, кто отправил – хладнокровно и расчетливо – Клио на тот свет. Как любому профессионалу, ей нужны были мотивы – у некоторых их было достаточно, но – опять же как профессионалу – ей казалось, что у этих подозреваемых, говоря на жаргоне, «кишка тонка», чтобы убить.
Перед ее внутренним взором развернулись, как в калейдоскопе, обрывки картинок. Как шло следствие? Что делала полиция? Проверяла бумажные стаканчики и опрашивала массу людей, тех, кто в ту субботу решил отдохнуть на кортах, лужайках и в прохладном здании «Фейр-Лаун», тех, кто имел туда доступ.
Почему у нее, у Фрэнсис, возникла уверенность, что следствие пошло по неправильному пути? У нее не было опыта расследования уголовных преступлений, тем более убийств, и ее родственная связь с покойной лишь создавала препятствия. Но однажды сказанные Умником слова: «Если кого-то не было на месте преступления, то интересно выяснить, почему его там не было?» – всплыли в ее памяти, и теперь эти мысли уже не отпускали ее с начала похоронной службы.
После окончания службы все покинули церковь, предоставляя Ричарду возможность в одиночестве проститься с покойной. Они столпились на газоне по обе стороны церковного крыльца, но, однако, ожидание слишком затянулось. Фрэнсис забеспокоилась и готова уже была вернуться за отцом, но голос, раздавшийся за спиной, буквально пригвоздил ее к месту.
– Фанни…
Он произносил ее имя со столь заметным акцентом, что не узнать его было невозможно. Она обернулась и тут же отдала себя в объятия его рук – так давно забытые теплые объятия.
– Фанни, не могу выразить, как мне сегодня грустно. Я глубоко сочувствую твоему горю, – тихо произнес он ей на ухо и добавил, осторожно разжимая объятия: – А больше всего я переживаю за твоего отца.