– Чем же он так тебе понравился? Он прожженный циничный политик. Даже на смерти Клио он зарабатывает себе дивиденды.
Аурелия убрала руку, взяла стакан, пригубила вино.
– Ты не очень-то довольна своей работой? – спросила она. – И не нашла до сих пор – ни там, нигде – своего счастья?
– Что ты имеешь в виду? Я не понимаю. Аурелия нахмурилась:
– Разве это возможно, что моя дочь – образованная и умная, не понимает, какой смысл вкладывается в слово «счастье»? Я задала тебе прямой вопрос: удовлетворяет ли тебя твоя работа и счастлива ли ты?
Фрэнсис не была расположена отвечать искренне и подробно. Слишком многое пришлось бы ей выложить матери, как на исповеди, рассказать о болезненных ранах, нанесенных ей, – таких, например, как проигранное дело об ограблении супругов-пенсионеров. Чего добивается от нее мать? Правды, понимания, близости, давно растаявшей, превратившейся лишь в привычный ритуал.
Аурелия на протяжении долгих лет подчиняла все свои поступки одному лишь поиску «счастья» – словно волшебной синей птице. Над ней частенько издевалась Клио, когда Фрэнсис и Блэр проводили летние каникулы в Саутгемптоне. Живопись Аурелии, ее странствия казались девочкам неподходящими занятиями для взрослой женщины, бездумным порханием по жизни.
Блэр, с ее способностью всем угодить, ласкалась к матери и прощала ей эгоизм, и сумасбродные выходки, и пренебрежение к дочерям, а вот Фрэнсис постепенно отчуждалась и рвала одну за другой нити, связывающие ее с женщиной, родившей ее и, вероятно, сохранившей материнскую любовь к своей суровой дочери.
– Вечер такого печального дня не очень подходит для беседы о смысле счастья, – ограничилась Фрэнсис вполне дипломатической уверткой. – Спасибо за вкусный ужин.
Осталось ощущение, что какие-то нужные слова она не сказала, а кое-что не захотела выслушивать. Их беседа оборвалась на середине.
Четверг, 9 июля
Слишком усталая, чтобы вести машину по темной дороге к дому, Фрэнсис поддалась увещеваниям матери заночевать у нее. Разве Фрэнсис не проделала этот путь в сорок пять миль между Ориент-Пойнт и Саутгемптоном дважды за сегодняшний день?
Аурелия сначала предложила дочери свою кровать, но Фрэнсис отказалась. Был найден компромисс. Аурелия постелила ей на кушетке, достала запасные подушки, приготовила горячую ванну. Фрэнсис почувствовала, что своим согласием остаться на ночь доставила матери удовольствие – хоть кому-то в этом мире. Напоминать Сэму, чтобы он покормил собак, не требовалось. Он сделает это и без ее звонка.
Проснувшись среди ночи, Фрэнсис долго ворочалась с боку на бок. Как давно она не спала в чужой комнате, в чужой кровати. Покрывало, которым ее заботливо накрыла мать поверх одеяла, сброшенное во сне, лежало на полу. Спина болела от непривычных пружин, нос заложило – обычная летняя аллергия плюс незнакомые растения.
Из кухни донеслись звуки какой-то возни. Потом Аурелия заглянула в гостиную.
– Я готовлю пирожки с вишней. Как спалось?
Непривычная домашняя атмосфера странно подействовала на Фрэнсис. Ей сразу же захотелось сесть в машину и умчаться или к своим собакам, или скорее даже на работу, к телефону, к бумагам. Но через пару минут она пришла в себя, расслабилась и оценила то благодеяние, какое подарило ей это утро.
По пути в ванную она заметила на столике в тесной передней «Голубую книгу» – особый телефонный справочник тех обитателей Саутгемптона и его окрестностей, кто как-то отметился в общественной жизни и взносами в благотворительность. У нее мелькнула азартная и, наверно, нелепая мысль, что имя убийцы значится в этом справочнике. Она на ходу схватила книгу и сунула на всякий случай в рюкзак, оставленный ею вчера на полу в передней.
Позавтракав, обе женщины – мать и дочь – вышли в садик насладиться утренней прохладой и безоблачным синим сводом небес над головой.
Фрэнсис решила не предупреждать звонком Беверли Уинтерс. До ее дома было всего пять минут езды. За эти минуты она сможет обдумать, как начать разговор, и на ее стороне будет эффект внезапности.
В особняке стиля Тюдор, который пока сохранила за собой обнищавшая Беверли, все ставни были плотно закрыты. Стоя у крыльца, Фрэнсис могла разглядеть тот злополучный бассейн, куда в роковую ночь нырнул прямо в инвалидном кресле супруг Беверли. Хоть призрак утопленника и не возник над спокойной гладью бассейна, Фрэнсис все равно пробрала дрожь.
На ее звонок откликнулись не сразу. Дверь открыла женщина, внешне похожая на растрепанную, ленивую и непроспавшуюся служанку, но это была сама хозяйка дома.
Фрэнсис представилась.
– Я могла бы выразить вам сочувствие в связи со смертью вашей мачехи, но намеренно не стану этого делать, – сразу же перешла в наступление Беверли. – И не понимаю, зачем вы околачиваетесь возле моего дома.
Она запахнула халат и неверными пальцами завязала узел на поясе. Пепел от сгорающей сигареты падал прямо на одежду. Она затянулась, нарочито выдохнула дым в сторону Фрэнсис и отбросила окурок. Грудь женщины – пышная, но уже обвисшая, бесстыдно проглядывала в вырезе халата.
Фрэнсис почувствовала неловкость и отвела взгляд. Она поняла, что в дом ее не пригласят и придется разговаривать на крыльце.
– Я хотела бы задать пару вопросов. – Фрэнсис подумала, что официальный тон более подходит в общении с нетрезвой Беверли, чем дружеская беседа. – Вы были одной из последних, кто общался с Клио накануне ее смерти. Я так поняла, что вы сыграли с ней партию в то утро?
Беверли уставилась на нее пристальным взглядом, впрочем, этот взгляд был мутным.
– А потом еще сыграли вторую партию. С кем?
– С кем? – переспросила Беверли, наморщив лоб. – С Энн Хелмут, а Сьюзен Карвер и Клио выступали против. К чему эти вопросы? – Беверли облизала пересохшие губы.
– Я стараюсь восстановить все детали, предшествующие трагедии. Клио общалась с вами? Я имею в виду, перебрасывались ли вы репликами во время игры?
– А вы сами играли когда-нибудь в теннис в парном разряде? – поинтересовалась Беверли.
– Да.
– Тогда, может быть, вспомните, какие междометия отпускают некоторые дамочки при неудачной подаче или упустив мяч?
– И ваше общение ограничивалось только этим?
– Этого мне вполне хватало.
– А что происходило после игры?
– Не припомню. Голова подводит. Или наступает склероз, или я слишком перегреваюсь на солнце…
Она глубоко затянулась и опять выпустила струю дыма прямо в лицо Фрэнсис. Та закашлялась, но не отступила, даже не пошевелилась, сохраняя прежнюю дистанцию.
– Кажется, Энн быстро смылась. У нее была назначена встреча с персональным тренером.
– А другие женщины?
– Мы с Сьюзен отправились промочить горло. Клио нас сразу же покинула. Я так поняла, что ей не хотелось, чтобы кто-нибудь в баре заметил ее в компании с нами.
Фрэнсис уже приготовилась к очередной дымовой атаке, но на этот раз Беверли откинула голову и выпустила никотиновое облако в небеса.
– Я так поняла, что между вами были какие-то трения? – Вопрос был задан вполне дипломатично.
– Я уже забыла о них. Освободила свою голову и теперь спокойно смотрю, как цветут мои бегонии. Клио уже нет, и слава богу.
– Почему же вы все-таки сыграли с ней партию?
– Это не была идея Клио. Просто так уж получилось… Клио, Энн и Сьюзен – постоянные партнеры. А четвертую – Констанс Ван Фюрст – пришлось кем-нибудь заменить. Я полагаю, что они обращались ко многим, но четвертого июля, да еще в такой жаркий день, им никого, кроме меня, отыскать не удалось. Ведь там все партии на праздничные дни расписаны задолго вперед – и пары, и четверки составлены. Сьюзен увидела меня и попросила сыграть с ними.
– А в баре вы общались с Клио?
– Ну, если сказать честно, я нарочно подошла и сказала пару слов о ее хорошей игре. Я специально так поступила, чтобы позлить Клио перед ее знакомыми – ведь она сама сделала из меня парию. Вот я как могла ей и насолила. – Беверли хрипло рассмеялась.
– А кто были эти ее друзья за столом? – продолжала расспросы Фрэнсис.