Во мне вдруг взыграло самолюбие. Но взыграло не просто так, безосновательно. Откуда-то появилась уверенность, что к вечеру у меня будут деньги, и я оплачу операцию. Рыжая Харя, что ли, в голове покопалась и подсказала?
- Понятно, - кивнул я. - Но если посторонним находиться не положено, кто тогда оплатит операцию?
Врач опять преобразился. Сколько метаморфоз за считанные минуты! Черты лица смягчились, он располагающе улыбнулся.
- Лидочка, прикройте, пожалуйста, дверь, сквозит, - обернулся он к медсестре и, когда дверь закрылась, продолжил, вновь изменив выражение лица на сочувственно скорбное: - Если не провести операцию сегодня, можем опоздать.
- Летальный исход?
- Нет, зачем же, - спокойно возразил он. - В любом случае мы сделаем все возможное, чтобы пациент остался жив. Но без операции он может оказаться парализованным, и мы не гарантируем, что в полной мере восстановятся умственные способности. Кроме того...
Объяснял врач возможные последствия лечения без оперативного вмешательства обстоятельно, вдумчиво и весьма доходчиво. Вместе с тем настолько завораживающе, что я практически не улавливал смысла, зато помимо воли росла твердая убежденность, что операцию просто-таки необходимо оплатить. Немедленно! Рука сама потянулась к карману, и если бы там была нужная сумма, я бы без лишних слов ее отдал и долго потом благодарил врача за согласие провести операцию.
- Оплата в восемь вечера вас устроит? - прервал я терминологические объяснения молодого врача, с трудом стряхнув с сознания обволакивающее наваждение его речи.
Он осекся, но сориентировался мгновенно.
- Да. В таком случае мы начнем готовить пациента к операции на двадцать один час.
Врач кивнул на прощание и таким же твердым, хозяйским шагом удалился из палаты. Весьма деловой молодой человек. Удивительно, как он умудряется совмещать нейрохирургическую практику с бизнесом. Мне всегда казалось, что интеллигенция и бизнес - вещи несовместимые. У меня, например, так никогда не получалось - чаще сумму называл клиент, а мне оставалось лишь соглашаться.
- Роман... - услышал я сдавленный голос Люси. - У вас же денег нет... Где вы их возьмете?
Люся сидела на стуле и смотрела на меня во все глаза. Страх, недоверие и в то же время надежда плескались в ее взгляде. Красивые, надо сказать, оказались у нее глаза - большие, зеленовато-карие. И как я раньше в погребке не заметил? Впрочем, я на женщин обычно не заглядываюсь, да и она на меня в погребке т а к не смотрела. У официанток вообще Привычка - посетителям в глаза не смотреть, чтобы не вообразили чего.
Непроизвольно я окинул взглядом ее фигуру. Хорошенькая, во всем хорошенькая девочка. И телом, и душой. Повезло Владику - вон как за него переживает. Честно скажу, в этот момент я остро позавидовал бармену. Более того, готов был с ним поменяться местами, под капельницей операции ждать, чтобы кто-нибудь по мне вот так же кручинился.
- Деньги?- переспросил я, отгоняя глупую зависть, и через силу улыбнулся. Где я добуду деньги, еще не знал, но в том, что достану, был абсолютно уверен. - Будут деньги. Не сомневайтесь, Люся, будут. Поставим Владика на ноги.
Я нарочито деловито посмотрел на часы, но спохватился по-настоящему. Начало двенадцатого. Могу на допрос опоздать, а в милиции этого не любят. Научен горьким опытом, когда неделю подряд каждый день ходил на допросы к следователю Оглоблину. За опоздание на пять минут он меня чуть в КПЗ не определил.
- Побегу деньги добывать, чтобы к восьми успеть, - сказал я и снова обнадеживающе улыбнулся. - Крепитесь, Люся. Все будет хорошо.
Она беззвучно заплакала и быстро-быстро закивала. Я тихонько ретировался, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Сестра-хозяйка за столиком у входа в отделение встретила меня суровым взглядом.
- Так вы не из милиции? - спросила она, встав со стула и преграждая дорогу. Облегающий халатик, надетый на голое тело, подчеркивал ее возмущение. Наиболее бурно выражала негодование трепещущая под халатиком грудь.
- Увы, - развел я руками и постарался придать взгляду обезоруживающее простодушие.
Взгляд не сработал. Будто на стену наткнулся.
- Когда придете в следующий раз, принесете пачку стирального порошка и лампочку. Иначе не пущу, - процедила сестра-хозяйка.
На мгновение я оторопел. Спрашивается, каким таким образом стиральный порошок и лампочка помогут Владику встать на ноги? Это уже не платная медицина, а сплошное вымогательство! Однако перечить не стал.
- Извините, сестричка, - сказал просительно, - боюсь, на покупку порошка и лампочки у меня сегодня не найдется времени. Может, вы сами их приобретете?
К словам я присовокупил десять долларов. Чтоб, значит, она и того, и другого ящик купила.
- Хорошо, - милостиво согласилась она, пряча деньги в карман, но черты ее лица при этом отнюдь не смягчились.
- Скажите, сестричка, операцию будет проводить этот молодой хирург? Он достаточно опытный?
Сестра-хозяйка заломила бровь и назидательно изрекла:
- Вашему другу операцию будет делать профессор Илья Григорьевич Мильштейн!
Звучало это приблизительно так, будто имя профессора я должен был знать с пеленок и преклоняться перед его гениальностью. Я не стал разочаровывать сестру-хозяйку.
- Ух, ты! Надо же, как повезло! Сам Мильштейн...
Я изобразил на лице восхищение, хотя слыхом не слыхивал о профессоре. Знаю я цену сказкам о местных "светилах" медицины. Раздувают о себе молву как о кудесниках, но все равно те, у кого есть деньги, предпочитают лечиться за границей. И дешевле, и надежнее.
- А этот врач - его ассистент? - осторожно спросил я. Было не похоже, чтобы столь молодой парень оказался профессором Мильштейном. Хотя чем черт не шутит. Сейчас за большие деньги можно и академиком стать чуть ли не в отрочестве.
- Он не врач, - снисходительно поправила меня сестричка. - Интерн Левушка Матюхин.
- Скажите пожалуйста! - теперь уже почти искренне восхитился я и покачал головой. - А впечатление производит как минимум опытного хирурга... Далеко пойдет.
Я кивнул медсестре и постарался побыстрее выйти из отделения на лестничную площадку. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы в голосе не прорезался сарказм. Причем старался не ради сестрички - главное, чтобы Рыжая Харя его не почувствовала. Шуток она не понимает, уловит мое негативное отношение к Леве Матюхину и может интерна в бараний рог в буквальном смысле скрутить. А ни мне, ни тем более Владику это сейчас вовсе ни к чему.
Глава 3
Городское отделение УБОП располагалось в старом двухэтажном здании как бы не тридцатых годов - сером длинном сооружении с узкими окнами, без балконов и архитектурных излишеств. Весьма непрезентабельный дом, а решетки на окнах и понимание того, какое учреждение здесь находится, вызывали совсем уж гнетущее впечатление. Стоял дом на тихой улочке с красивым названием Листопадная, скрытый от глаз редких прохожих зеленью молоденьких березок и декоративных елочек небольшого сквера. Вероятно, милицейское начальство специально выбрало столь уединенно расположенный дом, чтобы не афишировать сотрудников УБОП.
Я предъявил паспорт в бюро пропусков, и сержант, знакомый по прежним посещениям управления, без лишних слов выдал заказанный на меня пропуск. При этом он смерил мою фигуру столь пристальным взглядом, будто мне давно полагалось быть в наручниках и под конвоем. Весьма бдительный страж порядка, хотя можно дать голову на отсечение, что меня не помнит. За месяц воды утекло не меньше, чем перед его глазами прошло таких, как я, - и подозреваемых, и обыкновенных свидетелей.
Электрические часы на стене в вестибюле, сохранившиеся, похоже, со сталинских времен, показывали двенадцать двадцать, и я облегченно перевел дух. Не знаю, как относится к опозданиям следователь Серебро, но вряд ли лучше, чем следователь Оглоблин. Одним миром мазаны... К тому же и кабинеты их рядом - на пропуске был указан двести пятнадцатый, а Оглоблин, насколько помню, занимал двести четырнадцатый.