– Наверное, ей хорошо платят, – сказал вол, – за такую-то работу.
– Какой же ты наивный, приятель! Эта женщина очень богата и принадлежит к высшему обществу.
– Так почему же она так надрывается?
– Она не надрывается, просто отвечает на поздравления.
– Поздравления? А зачем они нужны?
– Незачем. Абсолютно незачем. Но у нынешних людей почему-то такая мания.
Они заглянули в другое окно. И здесь тоже люди в каком-то экстазе, с выступившими на лбу бисеринками пота надписывали и надписывали свои бумажки. И всюду, куда бы ни заглядывали наши животные, они видели, как мужчины и женщины готовили пакеты и свертки, надписывали конверты, подбегали к телефону, опрометью бегали из одной комнаты в другую с бечевками, лентами, бахромками и бумагой, а в это время к ним заходили молодые, чуть ли не падающие от усталости посыльные и приносили другие свертки, другие коробки, другие цветы и новые пачки писем, стопки записок и карточек. И все это, – по крайней мере, если глядеть со стороны, – делалось стремительно, лихорадочно, надсадно, с неимоверным трудом.
Везде была одна и та же картина. Уходы и приходы, покупка и упаковка, отправка и получение, завертывание и развертывание, оклики и ответы. И все то и дело смотрели на часы, все бегали, все задыхались, боясь не успеть, а кто-то, хватая ртом воздух, валился с ног под накатывавшей лавиной пакетов, открыток, календарей, подарков, телеграмм, писем, карточек, записок и так далее.
– Ты говорил, – заметил вол, – что это праздник покоя, мира, отдохновения души.
– Да, – ответил ослик, – когда-то так и было. Но что поделаешь! С некоторых пор, как только приближается Рождество, людей словно какой-то тарантул жалит, и они перестают что-либо соображать. Да ты сам послушай…
Удивленный вол прислушался. На улицах, в магазинах, в учреждениях, на заводах мужчины и женщины быстро-быстро говорили, обменивались, словно автоматы, однообразными фразами: счастливого Рождества, поздравляю, поздравляю, и вас также, поздравляю, поздравляю, с праздником, спасибо, поздравляю, поздравляю, поздравляю… Весь город полнился этим гулом.
– Но сами-то они этому верят? – спросил вол. – И говорят всерьез? Они действительно так любят ближнего своего?
Ослик промолчал.
– А что, если нам отойти немножко в сторонку? – предложил вол. – У меня голова как пустой котел. Мне даже начинает не хватать того, что ты называешь настоящей рождественской атмосферой.
– Вообще-то мне тоже, – сказал ослик.
Они проскользнули сквозь вереницы автомобилей и немного удалились от центра, от огней, от грохота и неистовства толпы.
– Скажи мне, ведь ты все знаешь, – спросил вол, еще не совсем пришедший в себя, – ты действительно уверен, что все они не сошли с ума?
– Нет-нет. Просто сейчас Рождество.
– Что-то слишком уж много этого самого Рождества. А помнишь ту ночь в Вифлееме – хлев, пастухов, младенца? Тогда тоже было холодно, и все-таки там царили покой и умиротворенность. Все было совсем по-другому!
– Верно. А помнишь долетавшие до нас звуки далеких волынок?
– А над крышей слышалось легкое шуршание. Какие-то птицы летали, что ли.
– Птицы? Ну, ты и балда! Это ангелы были.
– А те три богатых господина, принесших дары, ты их помнишь? Такие вежливые, так тихо говорили. Очень достойные люди. Представляешь, что было бы, попади они вдруг в эту круговерть?
– А звезда? Помнишь ту чудесную звезду прямо над хлевом? Как знать, может, она и сейчас там. У звезд жизнь обычно долгая.
– По-моему, нет, – сказал вол скептически. – Здесь звезд и в помине нет.
Они подняли морды, чтобы посмотреть на небо, и, действительно, ничего не увидели. Над городом висела густая серая пелена.