— Да! — раздраженно вскрикнула Сельма. — Да, да, да!
— Итальяшка! — буркнул Джеральд-младший себе под нос. И, не дождавшись реакции от Кармайна, сказал громче: — Грязный коп-итальяшка!
Сколько ненависти! Кармайн посмотрел в ясные, как солнечное небо, глаза Сельмы, затем в точно такие же Джеральда и в обоих случаях наткнулся на стену едва сдерживаемой злости.
— А ты, Джеральд? — спросил он.
— Не-а, — ответил тот тоном, менее уверенным, чем у сестры. — Ничего я не видел и не слышал. Из спальни Джимми сюда шум не доходит.
Из спальни Джимми. Не из родительской. Будто спальня принадлежит Джимми.
— Джимми, наверное, сильно шумел?
— Да, — отрывисто ответил Джеральд-младший, пожимая плечами. — Орал, как коза или баран. Ме-е-е! — Мальчик глумливо заблеял. — Проснется и сразу: ме-е-е!
Остался еще один.
— Ты что скажешь, Грант? — осведомился Кармайн.
— А я ваще ни фига не слышал.
Странно, что в школе его до сих пор не приучили выражаться культурнее.
Кармайн кашлянул и подался вперед.
— Но ты ведь не всю ночь спал. Тебя тошнило.
Грант дернулся как ужаленный.
— А вы откуда знаете?
— Во-первых, запах. Во-вторых, остатки рвоты на полу. Твоя грязная пижама все еще лежит в корзине. Вы вообще когда-нибудь стираете?
— Ни фига себе! — закричала Сельма, давясь от возмущения. — С какой стати ты рылся в наших вещах, грязный итальяшка?!
— Я вижу, у вас, старших Картрайтов, это слово в ходу, — сурово произнес Кармайн. — В школе вы его подцепить не могли, иначе дочь бы мне сказала. Она твоя ровесница, Сельма. Может быть, вы даже ходите на одни занятия. София Мандельбаум.
Кармайн заметил, как побагровело лицо девушки, и понял, что, несмотря на все претензии, в школе та считалась не шибко важной птицей. София же относилась к элите. Надо же, еще дети, а уже своя иерархия!
Он продолжил:
— Вам известно, что позавчера ночью убиты ваша мама и маленький брат. Помочь ничем не желаете? Телевизор вы смотрите, значит, должны понимать, как работает полиция. Когда происходит убийство, тут не до церемоний: в ход идет все, включая корзины с бельем. Поэтому немедленно прекратите психовать и отвечайте на мои вопросы. В противном случае придется забрать вас в отделение. Как вы думаете, лучше беседовать дома, в комфорте, или в комнате для допросов? Ну, что скажете?
Сопротивление было сломлено. Все трое усиленно закивали.
— Итак, Грант, тебя в тот вечер тошнило?
— Да, — прошептал мальчик.
В душе Кармайна шевельнулось подозрение. Он быстро взглянул на Сельму и Джеральда-младшего.
— Спасибо, вы двое свободны. Должно быть, уже приехала женщина из полиции. Попросите ее немедленно подняться сюда. Я ведь не обижу вашего брата, если она будет
здесь.
Сельма явно хотела остаться, но попросить об этом не решилась. После секундной паузы, которую Кармайн проигнорировал, девушка вздохнула и вышла вслед за Джеральдом. Вскоре явилась женщина-коп.
— Посиди вон там, Джина. Будешь наблюдателем, — сказал Кармайн, потом повернулся к мальчику: — Ну, давай, Грант, расскажи все по порядку.
— Я весь вечер печенье лопал. Есть хотелось, а ужина все не было и не было! — возмущенно заявил мальчик. — Мама все время носится с этим Джимми, мы никогда нормально не едим. А потом она сварила спагетти. Опять! — Он поморщился. — Лучше уж печенье. Только оно кончилось, и я нашел пирожное с кремом.
Когда же эти дети поймут, что их матери больше нет? Что если в последние полтора года ужин запаздывал, то теперь станет еще хуже? Они настолько поглощены собой, своими детскими обидами, которые кажутся им нестерпимыми!
Ничем не выдавая досады, Кармайн спросил:
— Ты спал в ту ночь, Грант?
— Да, конечно. По телевизору шло какое-то дурацкое кино, черно-белое! Я сначала смотрел, а потом заснул. Часов в двенадцать. Проснулся, когда затошнило. Думал сначала, пройдет, а потом совсем плохо стало. До унитаза добежать не успел. Ба-а! Все на пол. Потом мне стало лучше, я лег в кровать и опять заснул.
Мальчик чувствовал себя не в своей тарелке: от грубости не осталось и следа, а карие глаза, еще недавно без стеснения глядевшие на Кармайна, забегали из стороны в сторону. Грант сказал правду, но не всю — и теперь, пока длилось напряженное молчание, во время которого Джина старательно пыталась слиться с обоями, напряженно выдумывал ложь, способную одурачить капитана полиции. Впрочем, опыта в подобном сочинительстве у него было мало — ему еще не приходилось сталкиваться с настоящими трудностями. Трудно ли обмануть любящих родителей, доверчивых простаков? Что же он хочет скрыть? Какая тайна требует столь серьезного подхода?