Дело в том, что перед последними выборами он обещал ввести в стране всеобщее пенсионное обеспечение. Как это часто бывает накануне выборов, ему не хватало сильного, броского лозунга, который бы сделал его победу неизбежной. Разговоры о пенсиях в стране велись давно. Они были у военных и гражданских государственных служащих, пенсионные страховые фонды создавали у себя некоторые крупные компании. Но люди хотели другого. Хотя в мире Новой Киевской Руси с социальными завоеваниями трудящихся дела обстояли не очень - просто не было политических факторов, которые бы серьезно давили на капитал и правящие круги, но все же к 30-му году Франция ввела систему единой национальной пенсии по датскому образцу. Другими словами, все граждане страны имели право на минимальную социальную пенсию по достижению определенного возраста. Это решение, конечно, было достаточно затратным для государственного бюджета, но оно в целом вполне укладывалось в основную экономическую концепцию, которой руководство страны придерживалось после тяжелого экономического кризиса конца 30-х годов. Было принято считать, что государство должно всемерно поощрять рост доходов граждан с тем, чтобы обеспечить постоянный высокий платежеспособный спрос на товары и услуги, а, соответственно, и рост промышленного производства. В рамках этой концепции государственные органы охотно поддерживали в спорах профсоюзов с организациями промышленников требования о повышении зарплат и иных выплат, но очень прохладно относились к вопросам сокращения продолжительности рабочего времени и введения отпусков. Что же касалось пенсий беднякам, то считалось, что чуть ли не 95% выплаченных им средств будет потрачено на товары и услуги отечественного производства. К счастью, страна была в значительной степени самодостаточна и в промышленном, и в аграрном секторах.
Правда, среди состоятельной части населения получил распространение отказ от таких пенсий (за ними просто не обращались) с политической мотивировкой: "В подачке социалистов не нуждаюсь!", но это были частности, а в целом такое нововведение произвело большое впечатление в мире, и как бы правилом хорошего, цивилизованного тона стало введение подобной практики и в других странах - естественно, со своими цифрами.
Однако, то, что могут позволить себе французы не всем по карману. Хотя тянуться приходиться.
Именно такую систему и пообещал накануне выборов Верховный. Сделал он это вопреки мнению финансового гетмана, премьера, правительственных экономистов. Никто из них не видел реальной возможности выплачивать пенсии хотя бы на уровне минимального прожиточного минимума сразу нескольким десяткам миллионов граждан НКР, уже достигших возраста 60-ти лет. Его друзья из "банковского клуба" сказали ему еще проще:
- Сам обещаешь - сам и платить будешь!
Так вот, теперь платить было нечем. И было даже непонятно, когда средства, необходимые для выплаты всеобщей пенсии могут появиться. А время шло, и Верховный понимал, что с каждым днем он дает все больше аргументов своим противникам. Единственное, что, по его мнению, давало ему полное право отложить пенсионную реформу, было какое-нибудь особое положение страны, что в переводе на общечеловеческий язык обозначало войну. Поэтому он и воевал.
Так что одним из первых поручений, которое Верховный дал новому военному гетману состояло в том, чтобы подготовить предложения в отношении дальнейшей военной политики. Опять же в переводе на человеческий: с кем воевать, когда и как.
Разговор на эту тему состоялся в крайне узком кругу: Верховный, военный гетман и начальник Генштаба. Маккиавелли Верховный не читал, но основные принципы политики усвоил уже давно. Поэтому, если военный гетман был его старым приятелем-хохлом, то начальник Генштаба был реально одним из самых талантливых военных теоретиков, ни к каким группам в руководстве страны не принадлежал, за карьерой и почестями не гнался, а был просто влюблен в свое дело и всем радостям жизни предпочитал решение какой-нибудь нетривиальной задачи военного плана. С ним было не всегда удобно работать, но качество перевешивало все неудобства.
Не желая светить даже просто совещание такого рода, Верховный уехал из Киева на несколько дней в черниговское лесное хозяйство, а там и военные подтянулись.
Начали с утра. Верховный накануне хорошо проредил местное поголовье кабанов и был в благодушном настроении.
- Давайте приступим. Сначала с Монголией разберемся. Чем порадуете?
- Радовать особенно нечем, - начальник Генштаба был хорошим военным, но плохим придворным, - лучше всего было бы разойтись с японцами миром. Другой противник на их месте давно бы уже капитулировал, но эти будут драться до последнего. Какое-то снабжение к ним все же поступает. Солдат они совсем не щадят и все время пытаются контратаковать. У меня такое чувство возникает, что их не пугают даже потери: войск в котле для удержания своих позиций у них с избытком, а так от лишних ртов избавляются. Если мы попытаемся ликвидировать их группировку, то наши потери будут очень чувствительные.
- Очень чувствительные это сколько? Давайте конкретнее.
- Потери пехотных частей явно превысят 50%. Танки - как бы не больше. Артиллерия и авиация - меньше, конечно. Кстати, имеющейся там пехоты не хватит.
- Вы с ума сошли? Десятки тысяч человек угробить хотите? А в осаде уморить их там нельзя?
- Собственно, мы этим и занимаемся. Но потери растут. Видите ли, в военной науке принято все считать по определенным формулам, но они рассчитывались на опыте европейских войн. А здесь нечто совершенно особое. Я тут представил себе на-днях, что японцы от отчаяния переходят на нас в наступление не на прорыв в сторону Маньчжоу-го, где у нас преимущественно подвижные части и очаговая оборона, а наоборот, на запад, вглубь Монголии, на позиции пехоты. Это же будет мясорубка в стиле Великой войны. Скорее всего, они там все и лягут, но какой ценой нам достанется эта победа!
- А Вы считаете, что они на такое способны? Сидят в окружении, зубы на полку положили, снарядов и патронов почти нет, и в наступление?
- Видите ли, мы мыслим привычными категориями. Мы наступаем, чтобы победить, а они могут пойти в атаку, чтобы просто унести с собой как можно больше врагов. И еще хочу пояснить. Мы японцев знаем мало и плохо, а вот наши союзники-сибиряки дело с ними давно имеют. И вот опасение именно такого развития событий пришло от них.
- А им-то что? Их "механизированные казаки" успеют уйти в отрыв.
- В долгосрочном плане им не нужны победа японцев и наше поражение. Это слишком опасно.
- Значит, что, принимаем японские предложения? Ничья? А людям мы что скажем? Не справились? Врага отпустили?
- Извините, это уже вопрос пропаганды. Не моя компетенция. Но с военной точки зрения, мы не потерпели поражения, и это - главное.
- Хорошо, пусть так. Но я в отличие от Вас должен и про политику думать. Ладно, здесь замнем. Но тогда надо срочно переключиться на что-то иное, более важное. Тогда эта Монголия и интересовать никого не будет.
Начальник Генштаба мог бы напомнить Верховному, кто и зачем придумал всю эту монгольскую авантюру, но делать этого не стал, а вместо этого вытащил из своей папки и разложил на столе карту Черного моря и окрестностей. Он взял в руку карандаш и указал им на Босфор.
- Я бы предложил в этой ситуации решить вечную проблему нашей политики и взять Босфор.
Верховный и военный гетман в изумлении уставились на него. Нет, проблема проливов всегда присутствовала в умах киевского руководства - оно унаследовало ее от своих имперских предшественников, но все молчаливо полагали, что если она когда-то и будет решена, то в результате каких-то глобальных катаклизмов, которые поставят на грань гибели Турцию, да и вообще нарушат баланс сил в европейской политики. А так, кто же позволит Киеву устроить такое! Даже в начале 20-х, когда прежняя Оттоманская империя разваливалась на части и власть там почти что валялась на улицах Стамбула, никто не осмелился решиться на подобное. Уж на что вольно распоряжались тогда европейскими границами те же французы, но неудача дарданелльской операции и их отвратила от идеи забрать проливы себе, уж если остальные выходы из Средиземного моря контролировались англичанами. Практического смысла для них в этом, возможно, было немного, но уж больно красиво могло получиться. И все же испугались. А тут такое.