– Возможно, вам просто повезло? – эта реплика комиссара окончательно вернула мне хорошее настроение.
Когда я покинула, наконец, больницу и появилась в своей конторе, то была приятно удивлена той неподдельной радостью, с которой встретил меня Ари. Вскоре меня навестил и Дэвид, в больницу ко мне никого не пускали по распоряжению полиции.
– Если бы кто-то захотел тебя убить, сомневаюсь, что он выбрал бы такой сложный и ненадежный способ, – Дэвид начал разговор, как всегда, минуя обмен приветствиями. – Скажи, когда ты в последний раз заказывала пиццу, если не считать нынешнего печального события?
– Не помню...
– Вот именно! Каким же провидцем надо быть, чтобы предвидеть, что именно в этот день ты закажешь пиццу, причем именно «Патриссию»! – горячился мой друг.
– Да никто всерьез и не рассматривает этот вариант, – попыталась я его успокоить.
– Тогда почему меня к тебе не пустили? – еще больше возмутился он.
– Пустая формальность, меня продержали там всего три дня, – улыбнулась я, пытаясь показать, что действительно ничего особенного не происходило.
– Три дня! Не три, а пять. Три дня тебя только под капельницей держали! Да я с ума тут сходил!
– Ты преувеличиваешь, – примирительно проговорила я, но мне было приятно.
– А полиция что-нибудь уже знает? По крайней мере, можно было уже выяснить, кто доставил заказ.
– Я жду комиссара Катлера с минуты на минуту.
Вскоре мы действительно знали все, что удалось установить официальному следствию.
– Как вы себя чувствуете, коллега? – поинтересовался Эрик, входя в мой кабинет.
– Замечательно, комиссар, словно только что появилась на свет, – бодро ответила я.
– Рад это слышать. Ну, а нам уже удалось кое-что выяснить. Правда, того, кто покушался на вашу жизнь, мы пока еще не нашли.
– Я все же думаю, что покушались не на мою жизнь, вот и Дэвид так считает…
– Это, конечно, здравое суждение, но пока мы рассматриваем все возможные варианты.
– Судя по всему, даже фантастические, – проворчал Дэвид, – а можно узнать то, что уже называют фактами?
– Можно, но их не так уж много. Пиццу доставлял некий Тони Фатмер, студент-математик, подрабатывающий в пиццерии во время каникул. Он действительно мог перепутать заказы, так как его ящик, в который были сложены коробки, оказался плохо закрепленным на багажнике его мотороллера. Когда парень резко затормозил, ящик упал, и коробки рассыпались. Тони не мог с уверенностью сказать, что после этого уложил их в прежнем порядке – по списку с адресами, выданными ему для развозки.
– И часто у них путают заказы? – спросила я.
– Ошибки случались и раньше, по разным причинам, иногда клиенты жаловались, но это были мелкие неприятности. Клиенту делали подарочную пиццу по персональному заказу, и этого было достаточно, чтобы закрыть проблему.
– Я так понимаю, что выяснилось еще что-то интересное?
– Сравнительно легко удалось установить, по какому адресу должны были доставить очень острую, с большим количеством приправ, пиццу, – продолжил свой рассказ Эрик Катлер.
И тут меня ждал сюрприз. Адрес мне, конечно, ни о чем не сказал, но имя было мне хорошо знакомо. Потенциальной жертвой покушения мог быть Роберт Гретт, художник издательской фирмы «Папирус»!
– Ты знаешь его? – отреагировал Дэвид на мое удивление.
Лирическое отступление
Мне придется рассказать о событиях, вспоминать которые не очень хочется. Поскольку они откроют читателю страшную тайну. Мэриэл Адамс тоже когда-то была юной идиоткой, мечтающей об идеальной любви и прекрасном принце. Все это было очень давно, во всяком случае, если опираться на мое ощущение времени.
Я только окончила школу, мои планы на будущее были весьма неопределенными. Я понимала – нужно учиться, чтобы получить профессию и обеспечить, таким образом, себе независимость, без которой, как известно, нет ни материального благополучия, ни самоуважения. Так меня приучили думать родители, и пока я не вижу доказательств того, что они были не правы. Но сам процесс обучения мне порядком надоел. Мне было семнадцать, и этим тоже сказано, если не все, то многое.
Именно тогда в моей жизни появился ОН в лице гениального художника Роберта Гретта. Конечно, гениального! В моем представлении любой человек, сумевший при помощи красок изобразить на холсте нечто более сложное, чем оконная рама, был гениален. Впрочем, это был именно художник, потому, что коварное чувство настигло меня в картинной галерее. Если бы в этот момент я находилась в концертном зале, это вполне мог быть музыкант. Мне вообще присущи трепет и преклонение перед талантами, видимо потому, что сама я не способна ни нарисовать упомянутую выше оконную раму, ни воспроизвести мелодию сложнее классического шедевра типа «В лесу родилась елочка…».