Эмоционально и духовно мы были друг для друга всем. Поэтому было естественным, что и в физическом плане мы тоже станем друг для друга всем. Это было естественным.
Впервые он поцеловал меня, когда нам было по четырнадцать лет. Нет, мы делали это и раньше: в детстве, когда играли в семейную пару, перед родителями, изображая любящих брата и сестру или перед сном. Вот только тот поцелуй был настоящим.
Я весь день провела в репетиционном зале, наслаждаясь звучанием кларнета и мучаясь с треснувшей тростью. Райан тогда тоже играл в оркестре, но он выбрал трубу, а духовые инструменты занимались отдельно. Поэтому, я встретилась с ним только после занятий. Мы молча шли домой; я прижимала свой кларнет к груди, а труба Райана висела у него на плече. Свет уходящего солнца, пробивающийся сквозь осеннюю листву, окрашивал все в красные и оранжевые цвета.
— Как прошла репетиция, Диззи? — спросила я.
— Кто? — Его толстые и густые, как гусеницы, брови удивленно сошлись вместе.
Я вздохнула.
— Диззи? Ну Диззи… — я никак не могла вспомнить его фамилию. — Диззи какой-то. Знаменитый трубач. Гиллеспи! Точно! Диззи Гиллеспи57. Но не бери в голову. Момент упущен.
— Это точно, ты его упустила, — согласился Райан. — Я бы мог ответить тебе тем же, но, не думаю, что есть знаменитые кларнетисты.
— Конечно же есть! — Я попыталась назвать хоть одного, но все имена просто вылетели из головы. — Их много. Я просто не могу никого вспомнить.
— Ага, — ухмыльнулся Райан.
— Я бы сейчас тебя треснула, но не хочу причинять боль своей «малышке», — покрепче прижав к груди кларнет, воскликнула я. — А у тебя на репетиции было что-нибудь интересное?
Под нашими ногами хрустели опавшие сухие листья. Неожиданно, подул прохладный ветерок. Я начала дрожать, а на руках выступили мурашки.
— Типа того, — наконец, ответил он. — Эстер пригласила меня на свидание.
— Эстер? – сначала я никак не могла понять кто это, но потом вспомнила: Эстер, высокая девушка со слишком длинными для её тела руками, которая любила заплетать волосы в причудливые косы вокруг головы. У нее были светло-голубые глаза, и она играла на мелофоне58.
— Что ты ей ответил?
Райан пожал плечами. Я наблюдала за тем, как его плечи поднялись, а потом опустились с такой легкостью, как будто он сейчас не сталкивал Землю с привычной орбиты. Как будто не менял привычный уклад нашей жизни.
— Я сказал, может быть. Это было немного странно.
Мне стало тяжело дышать.
— Это и есть странно. Ни один из нас никогда ни с кем не ходил на свидания.
Он снова поднял и опустил свои плечи.
— А может, стоит начать ходить? — сказал он. — Когда-нибудь всё равно придётся это делать. Ну, знаешь, брак, дети и всё остальное.
Я перевела взгляд на Райана. Он смотрел вдаль и щурился будто от солнца, которое, на самом деле, садилось за нашими спинами.
— Почему? — выдавила я из себя и задержала дыхание.
— Что? — переспросил Райан, повернувшись ко мне.
— Почему мы должны ходить на свидания с другими людьми? Разве нам недостаточно друг друга?
Хруст листьев замедлился, а потом и вовсе прекратился.
— Ты говоришь…
— Ты для меня всё, — вырвалось у меня. — Мне не нужен никто другой.
— Но… — он словно изучал меня заново. Я же пристально смотрела ему прямо в глаза. Мне было физически больно и каждый нерв просто кричал о том, чтобы отвести взгляд. Но я держалась. — Ты говоришь…
— Поцелуй меня.
Мне показалось, что прошла целая вечность перед тем, как он наклонился, позволил своей трубе упасть на землю и прижался своими губами к моим. Я упивалась его поцелуем несколько секунд, а потом он отстранился и ошеломленно спросил:
— Ну как, нормально?
Вместо ответа я притянула Райана обратно к себе и начала гладить его по рельефной спине.
Его труба больше никогда не была прежней. На следующий день я вернулась к обочине, чтобы посмотреть можно ли её спасти, но она была вся погнута, в царапинах и окислена так, как будто всего за один день состарилась на сто лет.
Мы не торопились двигаться дальше. Конечно же, было очень важно скрывать наши отношения от семьи, друзей и общества в целом. Как бы мне не хотелось целоваться с ним при людях, прижиматься к нему в столовой или возле школьного шкафчика, как это делали другие подростки, я знала, что никто не примет того, что происходило между нами. Хотя, что в этом такого? Мы просто были двумя людьми, которые заботились друг о друге. Зачем вообще переживать по поводу крови, которая текла в наших венах? Мы же не заставляли их принимать во всем этом участие. К тому же Америка – свободная страна!