Толя подумал и стянул с мощной шеи цепочку с крестиком. Аленка сняла бюстгальтер и осталась в прозрачной кружевной белоснежной блузке…
— Все! Все! — Аленка протянула мне шляпу с фантами. — Ты будешь мне помогать!
Она повернулась спиной:
— Начинай!
— Что должен сделать этот фант? — Я вытащила из шляпки часы.
Я видела, что Аленка косит глаза — подглядывает, но выдавать подругу не стала.
— Этот? Пускай этот фант станцует эротический танец у шеста…
Комната взорвалась радостным смехом, а Марек чертыхнулся.
— Этот? — Я подняла браслет Риты.
— В одних трусиках пробежит вдоль комнаты три раза. — Аленка прекрасно знала, что Ритка комплексует из-за своей груди. Она считала, что ее грудь слишком мала.
Ритка испуганно вздрогнула, а мужчины восторженно заулюлюкали.
— Этот? — Я вытащила цепочку Анатолия.
— Пускай этот фант поцелует меня в губы… — проворковала Алена.
«Вот зараза!» — Меня буквально обожгло от ревности.
— Этот?
Дальше я почти ничего не слышала. По крайней мере, остальные фанты, в том числе и я сама, интересовали меня гораздо меньше. И все-таки мне нужно было продемонстрировать (наглядно) одну из поз Камасутры (естественно, с Костей). Костя обрадовался, я — приуныла.
Поцелуй между Аленой и Толей длился, кажется, целый час. После того как они отлепились друг от друга, я поняла, что проиграла…
Теперь Толя смотрел только на Алену.
Когда Марек в нижнем белье Ритки пытался изобразить возле стула (за неимением шеста) эротический танец, входная дверь со скрипом отворилась и на пороге нарисовалась запыхавшаяся, раскрасневшаяся женщина средних лет. Полная, с нежно-голубыми волосами.
— Марек? — взвизгнула она и схватилась за сердце. — О боже! Что ты делаешь?
Мы как по команде повернули головы.
— Маша? — Судя по лицу, Марека сейчас должен был хватить удар.
— И где твоя больная мать? — Жена Марека громко всхлипнула. — Ты же сказал мне, что будешь встречать Новый год с ней! А Мишенька весь вечер по тебе скучал…
— Мишенька? — Алена выключила музыку и уставилась на женщину. — Кто это?
— Это наш сын!!! — выкрикнула несчастная и залилась слезами.
Судя по реакции Аленки, про ребенка она не знала.
— Мне соседи по даче позвонили, Ивановы, говорят, воры у вас. — Женщина ревела в голос…
Марек подошел к жене и обнял ее за полные плечи:
— Машенька, ты прости меня, дурака…
Ритка вскочила как ошпаренная и бросилась вон. Следом поплелась я, в дверях меня догнали Костя и Толя. Аленка вышла последней, гордо подняв голову и презрительно фыркнув.
Было четыре часа утра. Мы расселись по машинам — Аленка влезла к Анатолию, а Костя повез меня и ревущую в голос Ритку. Новогодняя ночь подошла к концу, «карета превратилась в тыкву, а кучер — в крысу…».
— Я могу тебе позвонить? — спросил Костя, помогая мне вылезти из машины.
— Все хорошего! — вежливо ответила я и, обняв совсем раскисшую Ритку за плечи, повела ее в мою калитку.
— Все мужики козлы! — всхлипнула несчастная.
— Не все! — вяло отмахнулась я, внезапно вспомнив взгляд Анатолия. — Есть и бабы дряни… — Перед моим мысленным взором промелькнула весело хохочущая Аленка…
— Как ты думаешь, — Ритка в черном костюме стояла, низко опустив голову, — это она его отравила?
Я вздрогнула и зашипела:
— Молчи, услышат же!
Мы стояли в траурном зале, возле закрытого гроба красного дерева. Безутешная вдова Алена ревела навзрыд. Олеся вытирала красные от слез глаза кулаком, громко причитая:
— Довела молодуха-то! Говорила я ему, не женись на молодой! Нимфоманка ненасытная!
Мы с Риткой переглянулись и, не сговариваясь, отошли от Олеси подальше.
— Отравила! — Ритка зло хмыкнула. — А сейчас рыдает, дрянь!
— Прекрати! — Я схватила ее за локоть. — Да что с тобой?
Ритка смахнула набежавшую слезу и сжала губы:
— Марек — сволочь…
— Ну а Аленка-то здесь при чем? — Я пожала плечами.
— Такая же циничная скотина. — Ритка была вне себя от негодования. — Ненавижу!
— Успокойся! — Я обняла подругу, и мы вышли на свежий воздух. — Вспомни моего Романа. Ну? У каждой женщины в жизни случается что-то подобное. Не сейчас, так позже. Все мы, бабы, ходим по одному кругу, только разными тропинками. Успокойся, скоро все пройдет…
Ритка расплакалась и прижалась ко мне:
— Мне так обидно, если бы ты только знала! Зачем он врал, если не собирался разводиться?