— Какой-то взрыв! — проговорил Данилыч.
Я хотел срочно звонить Клоду — узнать, что происходит, — но Данилыч сказал, что такие взрывы, увы, в Париже не редки и все подробности мы узнаем рано утром.
Утром, когда нам принесли завтрак в номер, Данилыч спросил у пожилого официанта, что произошло.
— Опять какой-то взрыв! — со вздохом произнес тот. — От этих взрывов уже скоро можно оглохнуть! — Он потряс ладошкой около уха.
Поставив кофейник, кувшинчик со сливками, вазочку с джемом и блюдечко с рогаликами-круассанами, он вежливо поклонился и вышел. Вступать в полемику он не хотел, тем более с русскими, которые сами — это читалось по его глазам — сами вполне могли устроить этот взрыв!
Я быстро оделся и помчался в лицей — накануне Клод подробно описал мне, как его найти.
Это было солидное желтое здание недалеко от дома Клода. Я понял, что это школа, по обилию ребятишек возле подъезда. Я спокойно прошел сквозь их толпу, поднялся по широкой лестнице на третий этаж — и в первую дверь, как велел мне Клод накануне. В большой комнате с большими столами-партами светло-серого цвета у окна стояли высокие цветы, просвеченные солнцем. Было полно девчонок и ребят, они входили и выходили, как и у нас, вопили, хохотали… но чем-то отличались от наших. Я бы сказал, что они были серьезнее нас — красивые, некрасивые, простые, надменные, — они явно все чего-то хотели, даже тут до начала занятий чего-то настойчиво друг от друга добивались, спорили, доказывали. У нас тоже такое бывает, но далеко не всегда.
Я чувствовал себя тут не совсем ловко, каким-то самозванцем — неужели Клод их не предупредил? И сам бы мог, пригласив меня, явиться хоть чуточку пораньше, не бросать меня. Ну ладно, такое, значит, его гостеприимство. В углу, перпендикулярно доске для занятий, висела небольшая темно-зеленая доска с объявлениями. Я стал разбирать каракули — и некоторые каракули поразили меня.
«Учитель Леверсье! Не могли бы вы разговаривать повежливее — перед вами граждане свободной конституционной страны!»
«Мадам Дорк! Будьте любезны готовиться к занятиям серьезнее. В ваших лекциях отсутствуют последние открытия в области химии — мы не хотим вырасти невежами. Жан Дюран, ученик».
Я стоял, балдея, перед этой доской, но через плечо поглядывал на ребят, — может, все-таки кто-то заметит, что я пришел?
У нас бы меня посадили в президиум, согнали бы зал, какой-нибудь Ланин прочел бы доклад о том, как он любит меня. А тут… полная анархия!.. Впрочем, неизвестно, что лучше.
Среди ребят я узнал несколько знакомых — тех, что носились в половине школьной формы по Елисейским полям. Вот этот был особенно весел! Он увидел мой взгляд и подскочил ко мне.
— Салют! — проговорил я.
— Привет! — радостно проговорил он. — Ты меня узнал?
— Узнал! — ответил я. — Уже в брюках? — Показывая на его ноги, сказал я.
Мы захохотали.
— Жан Дюран. — Он протянул мне руку.
— Саша Горохов. — Я пожал руку. Все сгрудились вокруг нас.
— Здравствуйте, — сказал я. Все загомонили, стали по очереди называть себя.
— Что, министр дал уже деньги? — Я посмотрел всем на ноги: все были в полной форме.
— Еще не дал. Но даст! — сказала девушка-негритянка. — Пока мы поверили ему в долг, посмотрим, порядочный ли он человек.
В классе было несколько негров и негритянок, арабов и арабок, и я не заметил, чтобы существовала какая-то вражда. Впрочем, если стояли парочки, то в основном одной национальности.
— А где Клод? — спросил я у Жана.
— Месье миллионер очень занят! — подняв палец, проговорил Жан.
— А он почему не участвовал в демонстрации? — спросил я.
— Он считает, что обеспечен достаточно и не хочет просить с государства лишних денег. Так он понимает свой гражданский долг! — сказал парнишка-араб.
«Ишь ты! Молодой, а уже думает про государство!» — подумал я.
— А у вас бывают демонстрации? — спросила худая рыжая девушка.
— Нет. У нас не бывает… таких, как у вас, — подумав, сказал я.
— Значит, вы всем довольны? — спросила она.
— Нет, почему же… не всем, — ответил я.