Блондинки, брюнетки, высокие, низкие. В конце концов, красота субъективна. Если я нахожу женщину привлекательной, это не значит, что так считают другие мужчины. Возьмем моих братьев и меня. Жена Тео, Талия, по умолчанию относится к моему типу — высокая, остроязыкая, уверенная в себе брюнетка, но она не производит на меня должного впечатления. Тео, напротив, смотрит на нее как на воплощение богини.
Меня привлекают женщины с выступающими скулами, длинными темными волосами и осиной талией. Утонченные дивы, которые соблазнительно покачивают бедрами, высоко подняв голову. Те, кто источает сексуальность и уверенность в себе. Те, кто соблазняет мужчину одним лишь взглядом. Они могут подманить, поймать на крючок и притащить мою задницу к своему столику одним движением языка по кроваво-красным губам.
Мия не из таких, но она великолепна. Более чем чертовски милая. Полная противоположность тому, на что я обычно ведусь с ее милым круглым личиком и миниатюрным изгибом тела.
Я всегда был помешан на красивых, блестящих вещах…
Мия именно такая. Красивая и блестящая, как разноцветная брошь в виде бабочки, приколотая к ее блузке.
— Не говори так. Я могу злоупотребить привилегией.
— Никто, кроме моей матери, не прикасается к этой вещи. Ей не помешает внимание. Играй, когда будешь рядом.
Как бы часто это ни было.
Я хочу, чтобы она была здесь; но на самом деле я ни черта не хочу, потому что не понимаю своего очарования этой девушкой. Я не в своей тарелке. Я должен срочно переключить свои потребности на кого-то другого. В Ньюпорте полно подходящих женщин.
Жаль, что за последнее время ни одна не заинтересовала меня настолько, чтобы купить ей выпивку, не говоря уже о том, чтобы трахнуть ее. Все они в той или иной степени неполноценны. Слишком большое декольте, слишком много макияжа, слишком короткие юбки, слишком искусственные сиськи, слишком высокий голос.
— Спасибо, — говорит Мия. — У меня дома есть Ямаха, но она не так хороша, как эта. Мой папа купил первое попавшееся пианино, когда дедушка начал давать мне уроки. Я хотела его поменять, но… — она одаривает меня еще одной из своих застенчивых, едва заметных улыбок. — Сентиментальная ценность.
Я пересекаю комнату, чтобы сделать напиток. Сладкие духи Мии витают здесь в воздухе, задевая мой нос, когда я двигаюсь.
— Хочешь вина? — спрашиваю я, протягивая хрустальный бокал. Она качает головой, перебирая браслеты. — У моей мамы в гостиной стоит Стейнвей 1904 года. Его я и хотел показать тебе после того, как ты сделаешь татуировку. Я знал, что ты оценишь его
— Не сомневаюсь. Моника спросила, смогу ли я сыграть на балу. Она сказала, что всегда берет с собой пианино.
— Моника? Откуда ты знаешь мою маму?
— Я немного помогаю ей в организации благотворительных мероприятий. — Она одергивает рукава, пока ее руки не становятся почти полностью закрытыми, а затем ковыряет свободную нитку.
Она нервничает рядом со мной.
Мне это не нравится. Я хочу, чтобы ей было спокойно. Комфортно.
В голове всплывают слова Коди.
— Мие нужно было успокоиться. Пианино помогает.
— Сыграй что-нибудь для меня.
Алый цвет окрашивает ее щеки, как будто кто-то нажал на кнопку на ее шее, которая посылает кровь к ее лицу.
Черт…
Почему это так радует?
Она отворачивается, ее пальцы снова лежат на клавишах. Мое тело бросает в жар и холодный пот, когда в комнате звучит песня Dream On группы Aerosmith. Я могу слушать эту песню часами напролет, и она никогда не надоест.
Откуда, черт возьми, она знает, что это моя любимая песня?
Мелодия кажется мягче, немного медленнее, и… она открывает рот, чтобы петь. Она — более мягкая версия Долли Партон; ее голос мягкий, с хрипловатыми нотками, которые не слышны, когда она говорит, но подавляют вас, когда она переходит на более высокие регистры.
Желание присоединиться к ней настигает меня, как товарный поезд.
Я хватаюсь за подлокотник, впиваясь пальцами в кожу, чтобы закрепиться на месте. Я не прикасался к фортепиано десять лет, но я хочу сесть рядом с Мией и сыграть.
Нет.
Я хочу сидеть позади нее… мои ноги обхватывают ее бедра, моя рука лежит на ее талии, одна рука на клавишах, ее спина прижимается к моей груди. Сладкий запах ее духов. Тепло ее тела…
Что, черт возьми, в ней такого?
Ее белокурые локоны, раскачивающиеся слева направо в хвосте, пока она играет, — все, что я вижу; слова песен, льющиеся из ее пухлого рта, — все, что я слышу. Я нахожусь в оцепенении, пока мелодия не прерывается слишком быстро.
— Кажется, это твоя любимая песня, — говорит она, оборачиваясь.