У Кристины отлегло от сердца: эта новость не относится к ней и Исааку. Но потом она вспомнила прокламации.
— Ты имеешь в виду эти смехотворные плакаты? — спросила она. — Я не позволю каким-то дурацким законам указывать мне, где работать! — она встала, готовая улизнуть, но мать поймала дочь за запястье и удержала ее.
— Послушай меня. Кристина. Мы не можем ходить к Бауэрманам. Это противозаконно. И опасно.
— Мне надо поговорить с Исааком, — девушка вырвалась и направилась к двери.
— Nein! — закричала мать. — Я запрещаю!
В ее голосе звучал то ли страх, то ли решимость — Кристина не смогла разобрать, но что-то заставило ее остановиться.
— Герр Бауэрман вынужден закрыть свою практику, — более мягким тоном продолжила мать. — Ему больше не позволяется заниматься юриспруденцией. Если тебя поймают в их доме, то арестуют. В гестапо знают, что мы там работаем.
Кристина ничего не ответила. Она остолбенела, не веря своим ушам. Мать подошла и положила руки ей на плечи.
— Посмотри на меня, Кристина, — ее глаза увлажнились, но выражали непреклонность. — Новый закон также запрещает любые сношения между немцами и евреями. Я знаю, что ты неравнодушна к Исааку, но ты должна держаться от него подальше.
— Но он не чистокровный еврей!
— Для меня его национальность не имеет значения. Но для нацистов имеет, а законы пишут они. Мы должны повиноваться. Мне разрешили пойти туда в последний раз, чтобы забрать наше жалованье. Нам нужны деньги. Но ты со мной не пойдешь, ты поняла меня?
Кристина уронила голову на руки, пряча полные слез глаза. Как такое возможно? Все было так чудесно. Она подумала о Кати и Штефане: счастливцы, они не замечают происходящего, их единственная беда — чересчур заботливая мать Кати. И вдруг ей в голову пришла одна мысль. Она вытерла глаза и взглянула на маму.
— Передашь Исааку записку от меня?
Мутти плотно сомкнула губы, хмурясь все больше и больше. Немного помолчав, она убрала со лба дочери пряди волос.
— Думаю, это не повредит. Напиши поскорее, у меня мало времени. Но пока все снова не наладится, ты не должна его видеть.
Кристина повернулась, чтобы уйти, но мать удержала ее за руку:
— Тебе нельзя с ним встречаться. Ты понимаешь это?
— Ja,[18] Mutti, — промолвила Кристина.
— Поторопись.
Кристина вихрем взлетела наверх в свою комнату и закрыла дверь. Несколько дней назад она украсила окна с расстекловкой, приклеив к каждому квадрату толстого мутного стекла листья осенних деревьев: золотого бука, желтого дуба, красного клена и оранжевого пекана. Сейчас это казалось ребячеством. Теперь убогая комната отражала ее внутреннее состояние: холодная и пустая, как пещера, сквозняки надвигающейся зимы уже проникают сквозь незаметные трещины в камне и сухом дереве. Всю обстановку составляли сосновый гардероб, узкая кровать, деревянный стол и стул, а вытертый ковер на плиточном полу дарил мало тепла и уюта.
Кристина достала камушек Исаака из кармана, зажала его в кулаке и приложила к сердцу, одновременно ища на столе бумагу и карандаш. В глубине выдвижного ящика завалялись два сложенных листа из школьной тетрадки, а огрызок карандаша нашелся между стопкой потрепанных книг и стареньким плюшевым медвежонком, который раньше рычал, если ему нажимали на животик, но теперь издавал только стон. Кристина бережно опустила камушек в передний правый угол ящика, взяла с полки книгу и подложила ее под бумагу.
Затем девушка села на кровать и полными слез глазами уставилась на чистый лист. Наконец она вытерла глаза и начала писать:
Милый Исаак!
Утром я была безмерно счастлива. Но теперь мне тяжело и страшно. Ты был прав во всем, что рассказывал мне о Гитлере и гонениях на евреев. Прости, что всерьез не прислушивалась к твоему мнению. Только что мама сообщила мне, что из-за нового закона мы больше не можем работать у вас. Она запретила мне видеться с тобой. Что же такое происходит? Пожалуйста, скажи, что мы найдем способ быть вместе. Я скучаю по тебе.
Она запечатала письмо в мятый конверт, который обнаружила в одной из книг, и отдала матери.
— Собери на стол, bitte, — попросила мутти. Она повесила фартук с обратной стороны кухонной двери и сунула руки в рукава черного шерстяного пальто. — Колбаски и лук готовы. Накрой сковороду и оставь на краю плиты, чтобы не остыло, — мать открыла ридикюль и положила письмо между кошельком и парой серых перчаток. — Если я не вернусь в течение часа, обедайте без меня.