— Danke, — поблагодарила Кристина. — Не представляю, что бы со мной было, если бы не ты.
Исаак снова поцеловал ее, и она ощутила, как ее сносит, захватывает поток мыслей и чувств. Когда они разомкнули губы, она, вся дрожа от облегчения и нервного трепета, коснулась его лица.
— Ты так и не рассказал мне, как тебе удалось выжить.
Он печально покачал головой:
— Не надо тебе слушать это.
— Но я хочу знать. Я должна знать.
— Нас заставили копать траншею, — промолвил Исаак. — Потом выстроили у края. Когда начали стрелять, пуля задела мне руку и я упал в могилу вместе с остальными. Мне повезло — я оказался в предпоследней группе, почти на вершине кучи тел. Я задержал дыхание и прикинулся мертвым. После этого охранники стали нас закапывать. Должно быть, они торопились, потому что не особенно старались — слегка присыпали землей, а сверху накидали веток. Когда они ушли, я вылез из могилы и стал искать других выживших. Откопал четырех человек, почти без сознания и истекавших кровью, но без смертельных ранений. Мы убежали в лес и шли, пока нас не скосила усталость. В первую ночь чуть не замерзли насмерть и на следующий день построили себе лачуги из бревен, найденных на сгоревшей ферме. Под покровом ночи мы выскальзывали из убежища, чтобы украсть яблок и яиц, поискать в полях брошенные сухие початки кукурузы или оставшиеся в земле картофелины.
Кристина, онемев, ловила каждое его слово. Он нежно убрал ее короткие волосы с виска.
— Каждую ночь земля и небо словно вступали в сговор и внушали мне мрачные, тяжелые мысли, принуждали отказаться от сопротивления судьбе, толкали к смерти. Казалось, они хотят раздавить меня. Лишь безмолвная луна была к нам приветлива, а мысли о тебе придавали мне сил. Когда мы увидели американский флаг над Дахау и перестали слышать разрывы бомб и свист пуль, то поняли, что война наконец закончилась.
Исаак снова обнял Кристину, так крепко, что она не могла дышать, но ей не хотелось, чтобы он размыкал объятия. Постепенно она перестала дрожать. Наконец он отпустил ее, взял письма и повернулся к выходу.
— Пойдем отнесем это полковнику Хенсли и расскажем ему о Штефане.
Полковник Хенсли поднял руку, останавливая Исаака.
— Что он говорит? — спросила Кристина у Исаака.
— Полковник интересуется, что, по-моему, произойдет, если он будет верить каждой женщине, которая придет сюда и заявит, что ее отец, муж или сын невиновен. Он уже слышал подобные душещипательные истории сотню раз, и в лагере есть целый отсек из жен и невест эсэсовцев, рассказывающих то же самое. CC — преступная организация, и каждый, кто так или иначе причастен к ней, виновен. Военный трибунал начнется через несколько месяцев. Если твой отец ни при чем, его отпустят после суда.
— А что насчет Штефана?
— Нельзя арестовать его без веских оснований. Большинство нынешних заключенных взяли в плен в конце войны, и с тех пор они находятся здесь. Хенсли говорит, они не хватают людей, опираясь на домыслы. Нужны доказательства.
Кристина задохнулась от гнева.
— Скажи ему, что я была домработницей и кухаркой у начальника лагеря, коменданта Грюнштайна. Объясни, что я могу помочь опознать охранников и офицеров, но только если сначала он поможет мне.
После того как Исаак перевел это, полковник Хенсли встал и достал из черного металлического шкафа с выдвижными ящиками желтую папку. Снова сел, открыл папку, прочитал вслух первую страницу и выжидающе взглянул на посетителей.
— Комендант Грюнштайн здесь, — сказал Исаак Кристине. — Он сам сдался и сотрудничает со следствием. Подробно рассказывает о деятельности лагеря.
Кристина ахнула, и полковник удивленно вскинул брови.
— Комендант может опознать Штефана! — воскликнула она. — Штефана надо привезти сюда!
Исаак перевел, и они с полковником еще пару минут обменивались репликами. Кристине так хотелось узнать, о чем речь, что она чуть ли не закричала:
— Что? Исаак, что он говорит?
— Хенсли думает, ты должна предоставить им самим разбираться с этим делом. Он спросит коменданта, помнит ли тот Штефана Эйхмана, а там будет видно.