Например, в разделе «Из-за рубежа» Кощея привлекли известия из Китая.
Бессмертный старик даже крякнул.
— Надо же! — сказал он вполголоса. — Все-таки удрал! Тайный каземат Небесного владыки взломан изнутри! Четырнадцать замков! Двести лунных дев в охране! Строжайшая дисциплина по заветам самого Кун-цзы!
Затем царь тридесятого ухмыльнулся и добавил, уже тише:
— С другой стороны, каземату уже пять тысяч лет, замки все китайского производства из китайской же стали. Девы в охране — придумают тоже… Да и Кун-цзы этот, между нами говоря…
После чего торопливо оглянулся и добавил громко и выразительно:
— Конечно, они его найдут и поймают! Еще бы! Китай — это же вам не хухры-мухры! Это — Китай!
Первый сон Хэма
И снилась Хэму, как всегда, всякая чепуха.
Сперва снился ему тяжелый, душный запах благовоний. И тех благовоний, что поджигают в курильницах, и тех, которыми пропитывают шелковые одежды, и тех, которыми умащают тела и волосы. Аромат был так силен, что Хэм не сразу смог открыть слезящиеся глаза, а когда открыл, увидел какое-то расплывшееся пятно и в центре пятна — руку.
Рука эта показалась Хэму чужой и враждебной. Она была смуглой, но не загорелой, и не естественно смуглой, а такого цвета, будто ее множество раз пытались отбелить лимонным соком, огуречными компрессами и прочими народными средствами. Пальцы на руке были унизаны нефритовыми и яшмовыми перстнями, которые украшали иероглифы, странно менявшие свои очертания, так что оборотень не мог понять их смысла. Тонкие пальцы заканчивались невероятными ногтями — длинными, сворачивающимися в спирали и выкрашенными в небесно-голубой цвет. Пальцы держали что-то белое, пахнувшее тонко и вкусно. Хэм должен был знать, что это такое, но никак не мог вспомнить. Больше всего раздражало оборотня то, что он никак не мог понять, женская это рука или мужская. Между тем пальцы скрылись из виду, мелькнул рукав невероятной ширины, весь затканный золотыми лотосами и раздался хруст и чавканье. И тотчас, услышав этот хруст и чавканье, Хэм понял, что за белое и душистое держали пугающие пальцы. Это был водяной каштан — давно забытое лакомство из давно забытой третьей жизни Хэма.
В глазах у Хэма прояснело и он увидел, что находится в пышно убранном зале. В центре на роскошном нефритовом троне восседал и чавкал водяным каштаном мужчина неопределенного возраста, а перед ним на множестве изящных подносов и подставок громоздились различные лакомства. Тут был колотый лед с фруктами, жареные пирожки с крабами, рисовые пирожные, какие-то непонятные разноцветные нити и еще много-много всего. Отдельно на серебряном блюде лежали три спелых персика — красный, желтый и белый.
В отдалении от трона, почтительно склонившись, стояли восемь прекрасных дев в пышных платьях дорогого шелка, расписанных диковинными цветами, птицами и бабочками. И мужчина на троне, и прекрасные девы были китайцами, что нисколько не удивило Хэма. Поразило же его то, как эти люди (или не люди?) общались друг с другом. Они разговаривали, но губы их не шевелились, и не менялось выражение ясных, прозрачных, как горные озера, глаз. Они обменивались мыслями, а не эмоциями.
— Где ныне пребывает моя дочь? — спрашивал мужчина на троне.
— Владыка, она изволит гулять по лунному саду в одиночестве. — Отвечала одна из дев.
— Вы помните, что я запретил ей сообщать, что этот — тут, пожалуй, в мыслях мужчины проскочило презрение, — сбежал из темницы?
— О, да, владыка!
— Конечно же, он сразу бросится ее разыскивать. Тут-то мы его и цоп, — ладони мужчины быстро сомкнулись, и раздалось клацанье встретившихся ногтей.
Девы молча кивнули. Ни сострадания, ни предвкушения погони, ни даже равнодушия — ничего не отразилось на их гладких лбах и в их ровных улыбках.
— Пожалуй, настало время для персиков бессмертия, — заметил владыка и протянул руку к ярко-желтому плоду. Раздалось громкое чавканье, и Хэм проснулся, как привык он просыпаться каждый день в полшестого утра.
Пусть расцветает множество цветов
Мадам Петухова со вздохом вылезла под дождь. В одной руке она держала сумку, в другой зонт, и как-то еще надо было взять с заднего сидения свежекупленный горшок с роскошным хлорофитумом.