Узкозубой? Майя подумала и догадалась, что это на языке народных поговорок, видимо, значит - быть ограниченной, мелко схватывать...
- Да, приблизительно две тысячи двести пятьдесят шесть лет назад, кивнула Майя, - в Греции жил историк Страбон. Вот что писал он о Мугани...
- Ого! Уж тогда о Мугани во всем мире знали! - восхитился Рустам.
- Да. Земля Мугани, писал Страбон, однажды засеянная, дает в год два-три урожая. Оросительная система здесь была лучше, чем в Египте и Вавилоне... Прекрасные пастбища. Страбон так и называет Мугань: "Зеленая". Виноградные лозы вырезали один раз в пятилетие. Вновь посаженные лозы уже на следующий год плодоносили, а на третий год ложились на землю от тяжести гроздьев...
Сейчас Рустам увидел, что Майя рассказывала, не заглядывая в книжку. Она только загораживалась ею от смущавшего ее взгляда свекра. Голосок ее звучал звонко, в глазах сверкали огоньки, и речь ее казалась Рустаму похожей на красивое узорчатое покрывало, связанное Сакиной.
У Рустама погасла трубка.
Майя остановилась, придвинула Гарашу спичечный коробок и ласково напомнила:
- Поднеси-ка отцу огонька.
- Раз папа не заметил, что трубка погасла, значит, беседа ему понравилась! - рассмеялась Першан.
Рустам словно очнулся от дремоты, взял из рук сына спички, но не закурил, а, выйдя из-за стола, начал расхаживать по комнате. И прежние глубокие морщины пролегли на его нахмуренном лице.
- Папа, о чем ты? - встревожилась дочь, бросилась к нему и прошептала на ухо: - А пировать когда будем?
Отец качнул головой.
- После свадьбы музыка - как после обеда горчица. Отложим до твоего замужества.
Майя, наклонившись, вполголоса разговаривала с Гарашом и не расслышала слов свекра.
- Ой, ты и скажешь, папа! - И девушка закрыла лицо руками.
Гараш, весь вечер любовавшийся Майей, тоже ничего не услышал из этого короткого разговора отца с сестрой. И когда Рустам глянул на сына и увидел его восторженное, обращенное к Майе лицо, сердце отца дрогнуло... За что, в самом деле, упрекать Майю? Ведь она принесла счастье его единственному сыну. Что ж, она приехала с ним сюда без сватов, нарушив стародавние обычаи, - им, вероятно, не две тысячи двести пятьдесят шесть лет, как книге Страбона, а куда больше, - но взгляни-ка, старый, в лицо сыну: разве ж не все сокровища мира принадлежат сейчас Гарашу?... И верно, лицо сына смеялось: глаза смеялись, крутые брови смеялись, щегольские, тоненькие в ниточку - усики смеялись. Гараш стал красивее, привлекательнее и, пожалуй, серьезнее.
Всегдашняя замкнутость помешала Рустаму вымолвить то, что подсказывала совесть, и он, буркнув: "Посмотрю, где наша мать запропастилась, пока ее самовар закипит, ночь пройдет", - вышел на темную веранду.
3
Едва шаги отца стихли, Першан, не умевшая спокойно минутку посидеть, подсела к Майе, чмокнула ее в румяную, как персик, щеку, шепнула:
- У брата глаза горят, у тебя - еще светлее сияют. С чего бы?
Майя только плечами пожала: ну и болтушка!...
Гараш погрозил сестре пальцем: погоди, мол, доберусь до тебя.
- Смотри, какой красавец мой брат. Все девушки колхоза тайком вздыхали о нем!
- Почему же тайком?
- Не знаю. Такой, говорят, обычай. Девушке не подобает открыто выражать свои чувства.
- Плохой обычай, очень плохой. Зачем хранить в тайне любовь? Человеку всегда надо быть честным и откровенным.
Гараш с недовольным видом покосился на шепчущихся сестру и Майю и громко сказал:
- У Першан со школы привычка - секретничать с подружками! И главное, все о любви!
- А ты, братец, и сейчас меня не понимаешь, и де сять лет назад тоже не понимал! - вздохнула Першан. - Такой уж бестолковый уродился! Мы говорим о тебе!
- Обо мне? А для чего шептаться? Говорите открыто! Не-ет, сплетничаете о ком-нибудь, уж я - то тебя, сестренка, знаю досконально!
- Замолчи, врун! - крикнула Першан. - О ком я сплетничала? Да в жизни ни об одном человеке худого слова не вымолвила! Мама говорит, что в том доме, где сплетничают, согласия не бывает!
- Конечно, мама это говорила, и даже не раз, - засмеялся Гараш, - но что в этом толку! Все равно по углам с подругами шепчешься! Смотри не приучай к этому Майю, а то плохо будет! - И он угрожающе взмахнул широкой, как лопата, рукою.
Першан с достоинством выпрямилась.
- Богом клянусь, если посмеешь поднять на меня руку, затопчу ногами, как цыпленка! - торжественно произнесла она. - И Майю не пожалею, что овдовеет!... Это тебе не четвертый класс.
- А что, разве еще чешется? - лукаво спросил брат.
- Не поверю, что ты осмелился побить сестренку! - заметила Майя.
- Еще как осмелился!.. - воскликнула Першан. - Мужчина! Как же, повелитель! Правду старухи говорят, что у мальчиков от рождения в сердце темное пятнышко!... Сидела с одной девочкой я на одной парте. Гызетар зовут, я тебя познакомлю с ней, очень милая! - с жаром начала рассказывать Першан. - Проворная, бойкая...
- Да ты не о Гызетар говори - о себе! - перебил ее брат.
- О себе мне говорить нечего! Речь пойдет о тебе, герой. Боюсь только, что, узнав о твоих подвигах, Майя с ужасом увидит, что ее любовь уменьшилась.
- Ошибаешься.
- Конечно, вам лучше знать, я о таких делах не имею никакого понятия! - поджала тонкие губки Першан. Ну, однажды Гызетар пришла ко мне, мы быстренько приготовили уроки и занялись играми, а этот лоботряс то в книгу заглянет, то зевнет, то чинит карандаши, то жует похищенный у матери чурек, то стреляет бумажными шариками мне в ухо, а Гызетар в нос!... Он с детства уже такой был, отпетый! Не понимаю, за что ты его полюбила!
- Себе найди получше! - Гараш обиделся.
- Во всяком случае, мой будет несравнимо лучше!... - заявила безоговорочно сестра. - Ну вот, Майечка, конечно, наступило возмездие: мама заметила шалости Гараша, взяла его за ухо, усадила за стол и велела зубрить уроки, а к нам не приставать. Мы сидим в уголке, рассуждаем о том о сем, даже его, изверга, пожалели... И вдруг, решив, что мы над ним смеемся, этот людоед сорвался с места, подскочил и пнул меня ногою. Ну, сама догадываешься, в какое место пнул! - скромно опустила глаза Першан. - И кричит во все горло: "Не смейте шептаться!" А! Как тебе это нравится?
В такие-то малые годы, и уже был бессовестным!
- Н-да, это мне совсем не нравится! - согласилась Майя; эти серьезные слова не помешали ей бросить нежный взгляд на Гараша.
- Д что ж ты дальше не рассказываешь? Скажи уж, как ты завизжала, подняла такой крик, что стекла чуть не полопались! - сказал Гараш, вытирая платком слезившиеся от смеха глаза. Мама бросила хлебы в тандыре и примчалась сломя голову. Бедняжка перепугалась, подумала, что в дом проникли разбойники! Режут!... Всегда была крикуньей и доносчицей! - с горькой усмешкой закончил Гараш.
- А что ж ты дальше не рассказываешь? - подхватила неугомонная Першан.- Скажи Майе, как мама взяла скалку, а ты, выпрыгнув в окно, умчался в поле, словно сорвавшийся с привязи теленок!
- Не стоять же мне и ждать, когда накажут! Скрыться вовремя от противника - тоже отвага, и отвага не малая!
- Твоим бы врагам в жизни такую отвагу! - щедро пожелала сестра. - Вот тогда бы ты прослыл из богатырей богатырем!
Она прижалась к Майе и что-то лукаво шепнула, обжигая жарким дыханием ее шею. Та кивнула в знак согласия и снова посмотрела на Гараша, и он прочел в ее глазах не только всегдашнюю нежность, но и сдержанное стремление, какого еще вчера в них не было...
4
- Входи же, - входи, милости прошу, - любезно приглашал кого-то Рустам, возвращаясь с веранды. Вслед за хозяином в столовую вошел Шарафоглу. Гараш вскочил, подумав с беспокойством: "Не случилось ли чего в МТС?"