- Да пока не забыла, - сказала Першан, поздоровавшись с парнями, отец велел тебе, Салман, зайти после собрания к нам домой.
- Слушаюсь, Першан-ханум! - склонил голову Салман и злорадно покосился на помрачневшего Ширзада.
Ничего необычного не было в приглашении предсеателя заглянуть к нему вечерком, Ширзад не раз так же заходил к Рустаму-киши, но сейчас ему почудился в словах Першан какой-то скрытый смысл, и он огорчился.
А Салман увивался вокруг девушки, все время нашептывал ей какие-то слащавые любезности. И Ширзад видел, как Першан, негромко рассмеявшись, ударила его перчаткой по рукаву.
На пустыре показалась Майя, одетая так же, как и Першан, только на голове у нее вместо платка была модная шляпка.
Снова красавица
Глазам моим явилась...
запел приятным тенорком Салман и поспешил навстречу ей.
Поздоровавшись, он задержал ее узкую ручку в своей руке. "Ревность, кратчайший путь к женскому сердцу", - считал Салман и потому при Першан открыто ухаживал за Майей.
Резко отвернувшись от бухгалтера, Майя спросила Ширзада:
- Рано еще?
- Самое время. Сейчас соберутся.
- А надолго собрание? - Минут на двадцать.
- Ну подождем. - И, подхватив под руку Першан, Майя вошла в клуб.
- Очаровательная женщина, - закатывая глаза, прошептал Салман. Счастливец Гараш, нашел жену грациозную, словно горная серна.
- Да... - рассеянно согласился Ширзад, не слушая Салмана.
- Понимаю, понимаю, у тебя на уме дочка председателя. На невестку ты и внимания не обратил. Но почему она в клуб сразу прошла? Поссорились? Хочешь, приведу сюда и помирю вас.
- Я хочу, чтобы ты замолчал, - с непонятной Салману тоскою сказал Ширзад.
Он не любил Салмана, хотя и признавал некоторые его достоинства. Бухгалтер был трудолюбив, когда надо сутками не спал, спешил закончить годовой баланс, счетоводов отправлял по домам, а сам сидел да сидел над ведомостями... И если Рустам-киши хвалил Салмана за прилежание, то возразить против такой похвалы никому и в голову не приходило.
Иногда Ширзаду казалось, что Салман своими вкрадчивыми речами и модными песенками уже прельстил Першан, и ему хотелось напрямик спросить его: "Да любишь ли ты ее?"
Но разве подойдешь к нему с этим? Увертливый человек, он все превратит в шутку, прямого ответа от него не добьешься, даже рассердить его невозможно... Он со всеми держится одинаково: и ласково и дружелюбно; вхож во все дома, проник в тайны каждой семьи, любому он даст совет, и совет полезный, дельный... Умрет кто-нибудь - юркий Салман тут как тут, он заказывает столяру гроб, бегает выбирать на кладбище место для могилы, несет из сельпо продукты для поминок. Свадьба - опять без Салмана не обойтись: хлопочет до упаду, с ног сбивается... Таким знал Салмана Ширзад и порою оправдывал: характерец!... Но чаще поругивал и огорчался, видя, как этот проныра постепенно втирается в доверие к председателю.
- Что ж мы стоим на холоде? Ноги застыли, - притопывая, сказал Салман. - Пошли в правление.
- Надо бы еще пригласить с собой двух-трех комсомольцев. Скажи Наджафу.
- Да он меня не послушает.
- Это тебя-то? - Ширзад искренне удивился. - Да ты языком гранит в мягкий воск превратишь. Иди!
Салман, охотно пошел в клуб, ведь там были Першан и Майя. Тотчас послышался веселый женский смех, а через минуту он кубарем выкатился на крыльцо - видимо, Першан гналась - и сказал, давясь от смеха:
- Пришлет...
И парни направились к правлению. А в клубе тем временем собиралась молодежь. Прибежала Гызетар в накинутой на плечи шубейке, подошли девушки, сели в кружок, затянули песню; парни столпились в дверях, курили.
Наконец Наджаф постучал карандашом по графину, велел садиться, предупредил, что курить и перешептываться запрещено, и объявил комсомольское собрание открытым.
- На повестке дня два вопроса: механизация уборки хлопка и состояние здравоохранения в селе. Нам нужно быстро все провернуть, чтобы поспеть еще на колхозное собрание.
Раздались крики: "Утвердить.! Утвердить!" Наджаф поднял руку и сердито сказал:
- Прошу соблюдать порядок! Просите слова, а не орите, как на базаре! Пора бы привыкнуть к культурному обхождению!
- Что ты с ним сделала? Такой мрачный... - шепнула Майя сидевшей рядом Гызетар.
Та и сама не понимала, что стряслось с мужем, чем это он обеспокоен, посмотрела на Наджафа и подумала, что ему совсем не к лицу быть серьезным. Эта мысль показалась ей до того смешной, что она едва не фыркнула, спряталась за спину соседки.
Наджаф угрожающе покосился на жену, еще раз резко постучал по графину, хотя в зале было тихо, и собрание началось так, как начинаются все собрания: выбрали президиум, и Першан предоставила слово по первому вопросу не кому иному, как самому же Наджафу.
Трибуна, сколоченная из кривых сучковатых досок, была высока, и за ней едва виднелась круглая, как арбуз, голова Наджафа. В зале шутили и смеялись по этому поводу, но когда Наджаф заговорил, - а он умел говорить и с увлечением и со страстью, - то сразу все притихли... С жаром рассказал секретарь об умной, хитро и расчетливо придуманной машине, которая облегчает труд человека на уборке хлопка, и прежде всего труд женщины. Ведь собирать хлопок приходится в самый солнцепек, в жару, когда глотки пересыхают, от жажды губы лопаются и кровоточат.
И чем дальше говорил Наджаф, светлее становилось его лицо, потому что он сам любил машины и видел, что молодежь тоже полюбила машины и всегда поддержит его и Ширзада в спорах с упрямым председателем.
3
Приближалась весна.
Каждое утро Рустам, стоя на крыльце своего дома, потягивался, кряхтел, разминался и глаз не спускал с облачного неба, гадая, когда установится погода, проглянет солнышко и подсохнет земля.
И так же, как председатель, все в колхозе - мужчины и женщины, старики и ребятишки - по утрам разглядывали небо, прикидывали, когда зацветут деревья в садах, и защебечут птицы, и влага испарится с пашни, и ярко засинеет поднебесная высь...
Все надеялись, что в этом году выдастся богатый урожай и, по сравнению с прежними временами, возрастут доходы.
А Рустам лучше всех знал силу своего колхоза. Радовало его и то, что последний месяц зимы был снежным, сугробы высотой в полметра покрывали озимые. Да и весна по всем признакам будет дождливой, а для засушливой Мугани это редкое счастье. Пятьдесят пять лет прожил здесь, в бескрайних степях Рустам и знал, чем дышит каждый клочок земли. О председателе соседнего колхоза "Красное знамя" Кара Керемоглу на Мугани говорили, что он за последние двадцать три года ошибся в предсказании погоды лишь три раза. Ну если так, то про себя Рустам думал, что он-то не ошибался ни разу. По зиме он определял приметы весны, по весне предсказывал лето, по цвету заката или перистым облакам - дождь или вёдро... И верно, его предсказания сбывались значительно чаще, чем прогнозы погоды, передаваемые по радио. Рустам посмеивался: "Там инструменты, а у меня - верный глаз!"
И сейчас, сверяясь со своими приметами, председатель не сомневался, что весна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года будет именно такой, какая ему нужна.
"А если подготовку к севу провели хорошо, погода - что надо, колхозники рвутся к работе, то и план выполним на сто пятьдесят процентов". На меньшее Рустам не согласен.
В каком-то радужном настроении он согласился принять вызов колхоза "Красное знамя" на социалистическое соревнование.
Теперь надо было ехать к соседям подписывать договор. В делегацию были выбраны общим собранием пятнадцать человек, и среди них, конечно, и председатель колхоза, и Гызетар, и Ярмамед, и вездесущий Салман, и Ширзад с Наджафом.
К правлению подали крытый брезентом грузовик. Делегаты приоделись, как на свадьбу. Всем понравилась Гызетар в широкополой шляпе, которую ей одолжила Майя. Ширзад явился в синем костюме, пестрый галстук на нем то и дело съезжал набок - потому-то, видно, Ширзад терпеть не мог эти городские штучки и предпочитал гимнастерки.