- Если так, обязательно перегоним Кара Керемоглу, - с улыбкой сказал Рустам.
- Кто такой Кара. Керемоглу перед вами, дядюшка! - воскликнул Салман. - Да его всерьез и считать-то нельзя!
- Ну-ну! - замахал обеими руками Рустам и поморщился. - Чепуха! Кара крепыш! И умен, как бес.
- Крепыш-то крепыш, а перед вами не устоит, - не согласился Салман.
Ширзад, раздраженный однообразной лестью бухгалтера, резко вмешался в разговор:
- Если каждый будет жить только работой, думать о благе колхоза, а не о собственной корысти, то, конечно, выйдем победителями! А вы с утра перины взбиваете, чтобы спать мягче было.
Наступило молчание. И хотя льстивые слова Салмана были Рустаму приятнее справедливой резкости партийного секретаря, он, важно наклонив седую голову, согласился:
- Да, пока надо толковать о работе, не о лаврах. - И поправил растрепанные ветром усы.
6
По обеим сторонам дороги тянулись хлопковые поля "Красного знамени".
Когда машина, замедлив ход, осторожно пробиралась среди ухабов, Рустам, окинув внимательным взглядом равнину, сказал:
- Золотая земля. Кара Керемоглу выбрал под хлопок замечательный участок...
Ширзад подумал: вот вступают в борьбу два самолюбивых человека, чтобы доказать свое личное превосходство, умение образцово вести хозяйство. А в пожилом-то возрасте самолюбие особенно выпирает. Рустам по складу характера не любил сидеть во втором ряду, а старался всегда пробраться на первое место. Конечно, в прежние годы случалось, что Рустаму доставались вторые и даже третьи места, но тогда он искал для себя оправдание в трудностях послевоенных лет. И с ним обычно соглашались. А теперь ссылаться на войну не приходится. Только заикнись - засмеют!
Может быть, и сейчас многоопытный председатель заранее ищет объективную причину возможного поражения: "У Кара Керемоглу земля лучше нашей".
Эта предусмотрительность не понравилась Ширзаду, он возразил:
- У нас земля не хуже. Некоторые участки для хлопка даже выгоднее, чем здешние.
Рустам снисходительно улыбнулся.
- Ты уж меня спрашивай, деточка, о земле. Каждый вершок колхозного поля знаю.
- Рустам-киши - бог муганского хлопководства! - подхватил Салман. - К самой бросовой земле прикоснется его рука и там зацветут прекрасные лилии...
- Салман напрасно толкует о каких-то богах и лилиях, - вздохнул Рустам. - Но в одном он прав. Нет плохой земли, есть плохие землепашцы. Муганская земля нам говорит: "Любовно ухаживай за мною, и я тебя возвышу. Забросишь меня - уничтожу. За твое прилежание заплачу вдесятеро, а заленишься - пеняй на себя". Конечно, в "Новой жизни" земля лучше, тучнее. А почему?
Потому, что за нею ухаживают такие верные патриоты Мугани, как вы, ребята.
И он сгреб в кучу стоявших рядом парней, начал их мять, с довольным видом похохатывая:
- А в старике силенки куда больше, чем в целой стае игитов.
Ширзад сидел у самого борта, и руки председателя до него не дотянулись. Задумавшись, он глядел в степь, накурившуюся теплым, влажным паром землю, и чудилось ему, что от земли пахнет, как от вынутых из очага чуреков.
Машина подъезжала к селу. Показались дома, окруженные еще безлиственными садами, фермы, водонапорная башня, сараи. На дороге толпились колхозники с красным флагом. Среди них находился и Кара Керемоглу, невысокий, худенький, в скромном черном пиджаке шапке-ушанке. Вид у него был такой, словно он по ошибке попал сюда и хотел бы затеряться в толпе. Лишь глянув в его глаза, почти прикрытые мохнатыми седыми бровями, можно было догадаться о том, как он взволнован.
Грузовик остановился, гости с веселыми восклицаниями спрыгнули на землю. Из кабины вышел и начал кланяться ниже всех Ярмамед. Салман помог спуститься крикнувшему Рустаму, и тут оказалось, что Кара Керемоглу стоит впереди встречающих, как и подобает председателю, на достойном его месте.
- Добро пожаловать, милости просим! - сказал он с искренней улыбкой. Да будет легка ваша поступь, дорогие!
Раздались дружные крики: "Ура!"
Председатели сперва крепко пожали руки друг другу, потом расцеловались. Поцелуйный обряд понравился и гостям и хозяевам, они тоже стали целоваться. Даже на Гызетар кто-то наскочил, ухватил в обнимку и смачно чмокнул в холодную румяную щеку. Потом она очутилась в объятиях другого парня и вдруг с изумлением заметила, что целует ее Наджаф.
- Ишь хитрый, дома не нацеловался! - засмеялась она и оттолкнула мужа.
Кара Керемоглу пригласил гостей проследовать к Дому культуры, извинился перед гостями, что не успели отремонтировать мост, но Рустам успокоил: погода отличная, промяться полезно, чего не бывает. В распахнутом пальто, в сдвинутой на затылок папахе, громоздкий Рустам шел в окружавшей гостей толпе, громко шутил, смеялся, а Керемоглу рядом с ним казался незаметным.
Ширзад, дружелюбно поздоровавшись со знакомыми парнями из "Красного знамени", шел стороной, внимательно оглядывая новый колхозный поселок. Ему понравилась застроенная новыми домиками прямая, как стрела, улица. Он представил, как здесь будет красиво весною, когда зазеленеют сады, осенив своими кронами всю улицу. Ширзад еще подростком как-то приезжал с дядей в "Красное знамя" за семенами и запомнил серые скособочившиеся, неряшливо залатанные листами железа и фанеры домики да грязные, в рытвинах и кучах мусора улицы.
А ведь в "Новой жизни" и сейчас почти так же грязно, как было здесь десять лет назад. Колхоз богатеет, в иных семьях, где два-три работника, амбары ломятся от добра, а председатель все скопидомничает, приберегает, будто бы на черный день, каждую копейку... Когда придется пригласить соседей в гости, со стыда сгоришь. Тротуары недосуг вымостить, тополя вдоль улицы посадить... Почему же до сих пор не замечал он этого? Свыкся? Да, конечно, свыклись с грязью, с бескультурьем, утешали себя: "Отцы так жили значит, и нам бог велел..."
Между тем гостей подвели к Дому культуры - просторному светлому зданию, сложенному из красного кирпича и покрытому шифером.
Настроение у Ширзада окончательно испортилось. "Считаем, что во всей Мугани нет колхоза лучше нашего, нос кверху задрали, а на деле хуже всех!" Он вспомнил похожий на глинобитный сарай клуб в своем селении. Обидно! Ведь в сущности, если разобраться, "Красное знамя" ненамного богаче "Новой жизни".
Засунув руки в карманы пальто, надвинув на глаза каракулевую папаху, не замечая, что девушки с любопытством поглядывают на него, Ширзад рассеянно наблюдал, как к Дому культуры со всех сторон бежали ребятишки, важно шествовали старики с холеными расчесанными бородами. Всем хотелось поближе разглядеть гостей, и прежде всего, конечно, Рустама-киши. А тот, как могучий дуб, возвышался над толпою, награждая всех ослепительными улыбками, прижимал руку к груди, раскланивался. Наконец толпа увлекла за собой Рустама и гостей в распахнутые двери.
Кто-то хлопнул Ширзада по плечу. Он оглянулся.
- Что пригорюнился? - звонко спросила Гызетар. - завидуешь? И верно, как вспомнишь наш клуб, затоскуешь: выкрасили известкой старый амбар и вообразили, что совершили подвиг! Пойдем хоть посмотрим...
К ним протиснулся сквозь толпу потный, взъерошенный Ярмамед и с выражением ужаса на морщинистом, потасканном лице спросил:
- Товарища председателя не видели?
- Не видели, не видели! - огрызнулся Ширзад.
Он словно впервые заметил, что весь Ярмамед заплыл жиром, лицо и руки лоснятся, будто маслом смазанные, а горбатый нос торчит, как сучок высохшей осины. При всем том Ярмамед оставался тощим, хилым, и это-то и было отвратительным. "Тьфу, барсук вонючий! - подумал Ширзад.
Он взял Гызетар под руку, и они несколько раз обошли здание, полюбовались резными ставнями, украшенными народным орнаментом - выпуклыми виноградными лозами отягощенными гроздьями ягод. Пока Гызетар восхишалась фреской над входом - девушки убирают хлопок и каждый комочек словно соткан из серебристого инея, а небо над ними голубое-голубое, - Ширзад разглядывал кладку стен, присматривался к размерам окон и дверей, прикидывал в уме, во сколько может обойтись такое здание. Постройка была капитальной, сразу видно - на себя работали, старались.