И вдруг в нем проснулась гордость мужчины, гордость, воспитанная поколениями, освященная преданиями и обычаями, и Гараш с деланным смехом закончил:
- Да ничего я не боюсь, шучу все, вставать пора!...
Но жена ему попалась чуткая, понимающая все с полуслова. И, сжав его щеки ладонями, заглянув в глаза, Майя сказала:
- Ах, Отелло, Отелло!
- А что это такое? - вырвалось у Гараша.
- Отелло - герой трагедии Шекспира, на азербайджанский язык ее перевел Джафар Джабарлы. У меня есть эта книга, почитаем как-нибудь вслух вечером, у самовара, - спокойно ответила Майя. А про себя подумала, что муж, как видно, кроме машин, ничем не интересуется, но надо относиться к нему терпеливо, щадя его самолюбие.
- Если Джабарлы перевел, значит, здорово! - скрывая свое смущение, сказал Гараш. - Раз десять я видел и "Севиль" и "Алмаз"!
"И то хорошо", - подумала Майя, садясь на кровати и решительно сбрасывая одеяло.
А "Слияние вод" уже ослепительно сверкало, отражая утреннее солнце, и с каждой минутой все радостнее и светлее становилось в Муганской степи.
2
Майя занималась водным хозяйством "Новой жизни" и двух соседних колхозов.
В районном управлении полушутя-полусерьезно ей сказали: "Мы не допустим семейных неурядиц, будете невдалеке от своего гнезда!" Майя почувствовала себя легко среди новых товарищей, молодых инженеров. Они держались просто, по-товарищески внимательно, и Майя была благодарна им за это. Правда, ее слегка задело, что никто не спросил о муже, а уж Гараша, сына Рустама-киши, они все знали...
Майе передали вороха инструкций и указаний о ремонте и очистке арыков и каналов, о водном режиме, о борьбе с солончаками. На этом все руководство ее деятельностью кончилось. "Придется почаще советоваться с Рустамом-киши", - решила она.
Однажды в весенний теплый день Майя пешком возвращалась домой. С нею шел инженер Кафароглу, человек средних лет, добродушный, чуть-чуть с ленцой. Всю дорогу он жаловался:
- Главная беда, что колхозы требуют воду, на каждом совещании в районе шумят и кричат: "Воды, воды!" - а с водою обращаться не умеют. И ведь не хотят учиться, вот что хуже всего! Да, собственно, чего я объясняю, - дай бог тебе здоровья, сама увидишь.
А Майя любовалась бескрайней серо-желтой степью, недавно вспаханными бархатисто-черными делянками, широкими каналами, уходившими далеко-далеко, деревьями с набухшими почками и представляла, как все это будет прекрасно через неделю, когда брызнут зеленя, лопнут почки, клейкая листва облепит ветки...
Выйдя на проезжую дорогу, обсаженную высокими кустарниками, Майя остановилась. Она знала, что инженеру дальше не по пути с ней.
- Я вас провожу, - сказал тот. - Взгляните-ка, арыки, кусты кругом, вдруг волк выскочит...
- Что мне сделает волк? - Майя беспечно рассмеялась. - Схвачу камень да и швырну ему в морду.
- Ну, не скажите... - Инженер относился к Майе покровительственно. - Я о двуногих говорю. С четвероногими-то справиться нетрудно.
У Майи был решительный характер.
- Нет, нет, ни за что не соглашусь, вы устали, идите домой.
Инженер колебался: Майя могла ошибочно истолковать его настойчивость, но и отпускать неопытную, не привыкшую к Мугани девушку тоже рискованно. Путь дальний...
Неожиданно в кустарниках показался всадник. Когда статный, с желтой грудью и серой полоской на лбу конь легко перепрыгнул через канаву, Майя узнала Салмана, ловко сидевшего в седле.
Увидев Майю с посторонним мужчиной, Салман остановил коня, спрыгнул на землю. На нем была солдатская шинель, через плечо висело охотничье ружье.
Протянув Майе руку, Салман расплылся в приветливой улыбке.
- Невестушка, в Муганские степи войти легко, а выбраться, ох-ох, трудно!... Погоди, когда созреет хлопок, ты так здесь освоишься, что всю Мугань приберешь к рукам! Узнаешь каждый уголок, от "Слияния вод" до любой протоки.
- Посади-ка ее на коня, отвези домой, - сказал инженер, который немного знал Салмана, и, пожелав Майе здоровья, пошел своей тропою.
Майя с детства любила верховых лошадей. Во время праздничных демонстраций она всегда любовалась возвращавшейся с парада конницей, наблюдая, как грациозно переступают по асфальту точеными ногами красивые, выхоленные лошади. Прокатиться верхом - до чего хорошо!... И как удачно получилось, что она надела шерстяной лыжный костюм и легкое голубое пальто.
- Невестушка, косынку-то завяжи потуже, поедем - почувствуешь, какой свежий ветер, - сказал Салман, помогая Майе взобраться на лошадь.
От ходьбы Майя раскраснелась, шелковая голубая косынка словно старинный тюрбан, охватывала ее пышные косы, - Салман жадным взглядом скользнул по ее красивым плечам.
Он будто птица, с ловкостью, не вязавшейся с его плоской, некрасивой фигурой, взлетел в седло.
Лошадь резко тронулась с места, свернула было с дороги в кустарник, но Салман воротил ее на обочину, где меньше грязи, отпустил поводья, и студеный ветерок ударил Майе в лицо... Вдруг ей захотелось помахать на прощанье рукой инженеру, поблагодарить его за внимание, она резко повернулась, но пошатнулась, и тотчас Салман обнял ее за талию, крепко прижал к себе.
- Осторожнее, осторожнее, ханум, - вполголоса сказал он. - Падать с лошади не так-то приятно. Нравится тебе такая прогулка?
- О, с детства мечтала!
- Счастлив, что твоя мечта осуществилась с моей помощью, - учтиво сказал Салман.
Он вкрадчиво ворковал о чем-то, но Майя не слушала, - так ей нравилась быстрая скачка; ветер свистел в ушах, влажный степной воздух опьянял, как молодое вино.
А могучий конь летел галопом, будто не чувствуя тяжести двух всадников.
Внезапно пошел мелкий дождь, даже не дождь, а легкая изморось, водяная пыль завихрилась, покрыла траву, деревья, землю крошечными серебристыми бусинками. На волосах, на бровях и даже на ресницах Майи повисли сверкающие капельки.
- Тебе не холодно, ханум? Может, шинель накинуть?
- Нет, мне хорошо.
Салман показал на сверкавшее от мелких капель, будто сказочное, дерево у дороги,
- Посмотри, как красиво! Ни роса, ни дождь, - только в Мугани бывает такая светлая весенняя изморось.
- Никогда не видала такого чуда, - призналась Майя. - Вот как удачно, что мы встретились!
- А я счастлив! - прошептал Салман. - Едва из дали я увидел тебя, как в груди моей вспыхнула лучезарная радость... Моя покойная мать не раз говорила: "Сынок, счастье ищи на дороге. Встретится белолицая невысокая полная женщина - продолжай спокойно путь, удача сопутствует тебе. Если ж наткнешься на загорелую худую старуху, тотчас возвращайся обратно: горя хлебнешь!..." Не упрекай, ханум, что я тоже влюблен немножечко в такие старинные приметы: от матери и отца перешло. Кажется, ты тоже любишь народные изречения?
- С чего вы взяли?
- Вижу. Эх, ханум, вы, горожане, думаете, что в деревнях-то живут первобытные дикари! Вам и в голову не приходит, что каракулевые папахи украшают героев, храбростью превосходящих львов! Мы тоже любуемся звездами в небесах и чистыми, словно звезды, очами красавицы. Не только куропаток, прячущихся под кустами, ищем, но и райские цветы. И в нас бьется сердце, полное любви и обожания.
Салман говорил гладко, с напускным волнением, как примерный ученик, выучивший назубок стихотворение, а Майя, не придавая его словам никакого значения, думала, что бухгалтер, видно, любит почесать язык, но в общем-то человек сердечный, приветливый.
Лошадь чего-то испугалась, всхрапнула, метнулась в сторону и помчалась, закусив удила, по извилистой, исчезавшей в кустарнике тропинке.
Майя невольно прижалась всем телом к Салману.
- Что случилось?
- Волк где-то близко, в зарослях, - со спокойствием бывалого муганца ответил Салман. - У моего красавчика нюх борзой собаки. Чуток, как дикий гусь. На весь мир не променяю такого скакуна!