А дочка уже ходила по саду, срезала обрызганные росой тюльпаны.
В калитку громко постучали.
- Дай бог, к добру, - сказал Рустам, цыкнул на волкодава и пошел к воротам, по-стариковски волоча ноги.
На улице стоял Керем.
- Только тебя и не хватало, - проворчал хозяин, но не осмелился нарушить обычай, посторонился, пропустил гостя.
Керем подозрительно посмотрел на машину, на принарядившуюся Сакину, на роскошный букет в руках Першан.
- Вижу, не ко времени, дядюшка, но я коротко... Дети у меня, их надо кормить, растить. Пусти на ферму.
- Не образумился? Опять за старые песни? - угрожающе спросил Рустам.
- Вечерней порою постучал в ворота с надеждой, что прохлада смягчила твой пыл. Хочу узнать: веришь ли ты в справедливость? Жизнь моя прошла в яйлагах, там бы и умереть.
Рустам опустил голову, вспомнил дневной разговор по телефону с секретарем райкома. Аслан поинтересовался; как идут полевые работы, предупредил, что в ближайшие дни начнется страшная сушь, - дорожить надо каждой минутой, поливы проводить умело, оберегать и каплю воды. А в заключение посоветовал заняться делами на ферме и, кстати, вернуть туда чабана Керема. Рустам попытался оправдаться: заведующего сменили потому, что всерьез занялись фермой, решили укрепить руководство... Сквозь треск и шуршанье до него донесся недоверчивый смешок Аслана: секретарь пока не уверен в необходимости этих перемен, нужно еще кое-что выяснить, изучить поглубже. "Чего тут изучать? - удивился Рустам. - Все ясно, как белый день!" И решил, что опять анонимки посыпались градом...
Пока он молчал, Керем мял в кулаке бороду и тоскливо смотрел поверх головы Рустама куда-то в лунную степь.
- Киши, не упрямься, - шепнула Сакина, - зачем приобретать врагов? Только добрые дела умножают славу.
Рустам будто очнулся, спросил резко:
- Скажи-ка, станешь честно работать или опять начнется прежняя канитель?
- Твои слова жгут мне грудь раскаленным железом, киши, - вздохнул Керем. - Ответил бы, да мешает твой возраст. Но когда-нибудь придет день, откроются и у тебя глаза. Увидишь, какое злое дело натворил.
Снисходительно улыбнувшись, Рустам сказал:
- Были б у меня закрыты глаза, не заметил бы, как ты разорил ферму.
- Ты, дядя, человек честный, не знаю, кто тебя обманул. Напрасно издеваешься надо мной, клеймишь. Отзовутся и тебе слезы моих детей.
- Ладно, ладно, иди к Немому Гусейну, - прервал Рустам, - пусть даст работу. - Но, - он сделал свирепую гримасу, - если ударишься в демагогию, то пеняй на себя. В вашей семейке эта жилка есть - совать нос в чужие дела и строчить доносы.
Чабан с минуту глядел в упор на председателя, но ничего не сказал, нахлобучил на лоб папаху, побрел на улицу.
У ворот его нагнала Першан, протянула несколько тюльпанов:
- Это для Гарагез, дядюшка!
Улыбка скользнула по губам Керема.
- Ты хорошая девушка, спасибо!
Через полчаса "победа" остановилась у дома Зейнаб Кулиевой. В селе было тихо, лунные пятна лежали на траве, словно подернутые синим льдом лужи.
- В хорошее мы время прибыли, - зафыркал Рустам, вылезая из машины. Кара видит третий сон, зурной не разбудишь. - И, приложив рупором ладони ко рту, гаркнул: - Сестрица, гостей встречай!
Загудело эхо в садах, но никто не откликнулся. Обернувшись к стоявшим у машины жене и Першан, Рустам развел руками. В это время распахнулось окошко, выглянул, протирая кулаками заспанные глаза, Рагим.
- Вам кого надо? Маму? Все еще в поле, на жатве...
- Братец Кара себя изводит, чтоб попасть в газету, - насмешливо заметил Рустам. - Деточка, а где ж тетя Майя?
- Где ж ей быть? На поливе, - рассудительно ответил Рагим, зевнул и закрыл окно.
5
Майя стояла на веранде, прижавшись губами к букету тюльпанов.
Внезапно скрипнула ступенька, и на террасу вбежала Першан, налетела вихрем на Майю.
- Как я соскучилась! А ты, оказывается, совсем забыла и меня и маму. Не ожидая ответа, она продолжала: - Отец и мама поехали в поле искать Кара Керемоглу, а я ждала тебя в саду. Решила хоть до утра сидеть, а дождаться. Как живешь? Не надоело здесь?
Майя только улыбнулась. Ей было хорошо с Першан, она обрадовалась встрече, но в глазах ее, затененных крылатыми ресницами, оставалось тоскливое выражение.
Когда Рустам и Сакина вернулись с поля, они увидали Майю и Першан на ступеньках веранды. Они сидели, покрывшись одной шалью, и о чем-то шептались.
- Доченька! - со стоном припала Сакина к невестке, и Майя вздрогнула, когда горячая слезинка упала на ее щеку.
Рустам вежливо поздоровался с невесткой и тотчас обрушился на Кара Керемоглу: вишь ты, без него не знали о ночной косовице... Еще вздумал лекцию читать: прадеды сто лет назад косили пшеницу по ночам. Да, косили, а что из этого следует? Чем оглушать Рустама агитационными речами, лучше бы велел людям не сгребать мусор в арык. И что же ответил Рустаму этот демагог? Усмехнулся: "Тебе бы давно пора фильтр построить". Как будто без Кара Керемоглу Рустам не знает, чем заниматься...
- Да подожди, - взмолилась Сакина. - Дай хоть слово вымолвить. Доченька, - обратилась она к Майе, - скоро вернешься?
Тяжелые ресницы Майи опустились, скрыв лихорадочный блеск глаз. Майя была благодарна Рустаму и свекрови, что они не бередили раны, не расспрашивали, отнеслись к ней с такой душевной чуткостью. Но зачем же ей возвращаться в дом Гараша?
- Нет, необходимо остаться. Здесь с поливом так запутано, что долго придется возиться.
Морщинистое лицо Рустама озарилось торжествующей улыбкой. А вот в "Новой жизни" ни гектара не засолонилось. Что значит хозяйский глаз!... Чем дольше проживет здесь невестка, тем больше унижений выпадет на долю заносчивого Кара Керемоглу. И он внушительно, с достоинством остановил жену:
- Нельзя, нельзя, старая, дело важнее всего. Как мне ни скучно без невестки, а я одобряю ее решение. С ответственностью относится к работе. Хвалю!...
- Ничего не поделаешь, - вспыхнула Сакина.
Першан сказала, что останется ночевать у Майи, а утром доберется на попутном грузовике прямо в полевой стан. Родители переглянулись, вздохнули и согласились. Через минуту затих рокот мотора, и тишина снова воцарилась на деревенских улицах. Першан увлекла Майю в сад, ни на минутку не оставляла ее в покое: то угощала сорванными с ветки вишнями, то уговаривала полюбоваться сиянием луны, то, вцепившись в плечо, шептала:
- Послушай, послушай, парень где-то поет своей любимой баяты. Интересно, кто эта счастливица? Ах, как хочется, чтобы у наших ворот кто-нибудь запел дивную песню...
- Тебе замуж пора. Вся кипишь! - сказала Майя. Она чувствовала себя старушкой рядом с беспечной Першан, завидовала ее страстному желанию любить и быть любимой и, вздохнув, добавила: - Только не поддайся первому порыву. Каким бы хорошим ни казался парень, приглядись, проверь: любит ли? Мы, девушки, наивны и доверчивы до глупости, потому и слезы льем.
В ее словах прозвучала жалоба на свою судьбу, и сердце отзывчивой Першан затрепетало. Надо утешить Майю, во что бы то ни стало утешить, и она принялась вдохновенно врать:
- Майя, клянусь жизнью, Гараш после твоего бегства извелся, исхудал, в хворостинку высох. Он любит тебя безумно. На днях вывел меня в сад и открыл душу, заплакал: "Пусть рухнет дом злых людей, я поверил сплетникам и обидел жену!..."
Першан в эту минуту была искренне убеждена, что говорит святую правду и что от ее слов зависит счастье Майи и брата.И, прижав руки Майи к своему сердцу, девушка продолжала:
- Поедем завтра домой! Гараш сказал: "Если б я, вернувшись с поля, застал в спальне Майю, то поверил бы в чудеса..." Поедешь? "В мире нет такого сокровища, как моя Майя!" Вот что он говорил. Поедешь?